руки, лежащие на скатерти. - Почему я так быстро поверил и смирился? У меня всего-то и есть, что подслушанный разговор. А недоразумение? Я что-то не так понял, на-придумывал себе ужасов и чуть не умер! Брось эти игры, - одергивал сам себя, - ты все прекрасно слышал. И все понял. 'Бляхман… руки… душа… по клавишам: блям-блям…' - Юрий Адольфович покраснел от стыда. - Сергей Владиславович может быть сколь угодно плохим и порочным человеком, но музыкант он гениальный. Если он слышит 'блям-блям', значит, так оно и есть. Будь честен. Не прячься от действительности. Умерла, - сказали тебе и при тебе же закрыли крышку гроба. - Твоя Музыка умерла. Отправляйся домой и живи дальше. Что же осталось? Моя странная, только что открытая способность предвидеть запахи? Я уникум, - думал Юрий Адольфович, - меня нужно изучать. Или показывать в цирке', - пошутил он про себя и улыбнулся. Как оказалось, совершенно невпопад. Сашина мать как раз пришла в своем рассказе к печальному финалу.
- Юраша, ты совсем не слушаешь! - строго заметила жена. И сразу же с примирительной улыбкой повернулась к гостье. - Вы извините, Раиса Георгиевна, Юрий Адольфович - человек искусства, его мысли могут увести его так далеко, что ему иногда трудно общаться с нами, простыми смертными.
Раиса Георгиевна кисло улыбнулась и посмотрела на Юрия Адольфовича. Один к одному - это был взгляд уборщицы из филармонии, для которой музыканты не служители муз, а лишь носители грязной обуви.
- Вы не представляете, сколько нам пришлось пережить… - продолжала Юлия Марковна. 'Сопрано, - подумал Юрий Адольфович, - второе трагическое соло. Сейчас она начнет рассказывать о моих болезнях'. - Ведь моему мужу, если вы знаете, Леночка, наверное, рассказывала Сашеньке… - По тому, как она произнесла 'Сашенька', можно было сразу догадаться, что будущий зять ей не понравился.
А муж, получивший еще, как минимум, получасовой отдых, вновь погрузился в свои мысли. Откуда же взялся этот необыкновенный феномен? И когда? Толком и не определить. Ведь обоняние начало исчезать года полтора назад, вместе с ростом вредного полипа… Юрий Адольфович еще раз просмотрел свой сегодняшний день, пытаясь разобраться в мешанине запахов. Теперь получается, что и в лифте ничем не пахло, и вахтерша, конечно же, не курила… Так же просто объясняется и вчерашний конфуз: очень приличного вида дама, как показалось, дыхнула в лицо пианисту недельным перегаром…
Юрий Адольфович не понял толком, что произошло. Юля заканчивала свой дежурный, хорошо накатанный рассказ о чудесном избавлении мужа, завершая его, как обычно, финальным аккордом:
- …человек, за которого я буду молиться каждый день, пока я жива. Наш волшебник, маг, чудотворец, Игорь Валерьевич Поплавский!
Лицо Раисы Георгиевны начало медленно багроветь.
Глава вторая
Оставьте меня в покое. Все. - Игорь не обернулся и не увидел, как закрывается дверь за обиженной насмерть Людочкой. Ну что поделаешь, если не хочется человеку пить чай в компании своих сотрудников? Игорь поймал себя на том, что с удовольствием сейчас сходил бы на овощебазу. Да, да, как в старые добрые времена, когда все отбояривались, как могли, от культпохода к тухлым помидорам. Эх, сейчас бы… Потаскать часа два без передыху грязные ящики с промерзлой капустой, от которой уже несет сладким, почти наркотическим трупным душком… Поржать вволю над похабными шутками бригадирши… Покурить с мужиками 'Родопи', сидя на ломаных картофельных контейнерах… Ох, уж мне эта ностальгия.
Перед Игорем на столе лежал новенький сверкающий 'Паркер'.
Черт побери, а почему именно - 'новенький'? Пошлость какая! Просто новый. Ни фига он не сверкающий. Обыкновенная ручка. С той разницей только, что заморочек с чернилами больше. Но главное не это. Главное - чтобы когда эта ручка в нагрудном кармане, то всем понимающим по одному только колпачку было видно: вот человек достойный, 'Паркером' пописывает, не фуфлом каким-то. Слушай, а чего ты, собственно, взъелся на бедный 'Паркер'? И вовсе он не бедный. И вовсе я не взъелся. Настроение плохое.
Игорь сидел у себя в кабинете и злился на весь мир. Что в конечном счете означает - на самого себя. Зачем на Людочку нашумел? А затем, что НЕЛЬЗЯ входить в кабинет к Игорю Валерьевичу Поплавскому, если на дверях висит табличка 'Не беспокоить' (на трех языках, между прочим)! Подумаешь, какая цаца! Ну, положим, цаца - не цаца, а светило российской науки. Вот так. Светило. Скромненько, но со вкусом. И никакое ты не светило, а, дай Бог, лампочка настольная. Халтурщик хренов.
Игорь сидел у себя в кабинете, злился на ни в чем не повинный 'Паркер' и ощущал себя до смерти уставшей золотой рыбкой. Или заскучавшим Хоттабы-чем. Нет, все-таки золотая рыбка - по образу ближе. Болтаешься этак на мелководье, хвостом небрежно помахиваешь. А к тебе - непрерывный поток стариков со своими старухами. Бесконечные новые корыта, столбовые дворянки, вольные царицы. Пореже, но встречаются и владычицы морские. С известным исходом.
- Тирлим-тирлим! - запиликал в углу компьютер. Игорь с тоской повернул к нему голову. Оповещение. Доктору Поплавскому к 12.00 - в отделение. 'Зачем я купил эту шарманку? Что я, сам не знаю, когда мне что делать? А, вспомнил! Я ее купил для работы! Мы с местным компьютерным богом Борей собирались для пущей важности нейрограммы в компьютер засунуть. Год, не меньше, по два раза в неделю созванивались, да еще каждый раз при встрече восклицали, хлопая по лбу: да! чуть не забыл, старик! мы же с тобой собирались… Пока Боря в Америку не уехал. Якобы на три года. Ага. Будем ждать. И теперь у нас в вычислительном центре одни фифочки с матмеха остались. Которые хоть университет и позаканчивали с пятерками, но до сих пор, кажется, убеждены, что компьютеры придумали, чтобы таблицу умножения не учить. Где-то, в общем, может, они и правы'… Одним словом, помочь они Игорю ничем не смогли, нейрограммы как были, так и остались кипой листов, сложенных 'гармошкой'. А компьютер 'Пентиум' (стоимостью 899 долларов США) используется Игорем в качестве записной книжки (днем) и игрушки- развлекушки (по вечерам). Очень редко, под очень хорошее настроение, к 'пеньку' (крайне оскорбительное, с точки зрения Игоря, прозвище 'Пентиумов' в среде компьютерной интеллигенции) допускается Дуденков. Или Кружан-ская. Но только по отдельности (см. правила техники безопасности при работе с точными приборами).
Выходя, Игорь резко хлопнул дверью и тут же устыдился. Светила российской науки так дверями не хлопают.
- Добрый день, коллега! - прокричал он Тапкину, запускающему в коридоре центрифугу. Александр Иосифович радостно закивал в ответ, не стараясь даже перекричать нарастающий вой. Далее Тапкин исполнил сложную пантомиму, означавшую: я к вам зайду через пару часов, чтобы обсудить тезисы посылаемой в журнал статьи. Игорь понимающе кивнул и ответил не менее замысловатой пантомимой: хорошо, заходите, но не через пару, а часа через три и не забудьте последний лабораторный журнал. Еще немного поулыбались, и Игорь пошел дальше. К и без того гадкому настроению добавился еще один неприятный оттенок. Игорь поднимался по лестнице и пытался докопаться, почему ему настолько неприятно именно такое сочетание: Тапкин с центрифугой? Не докопался, плюнул и заново начал грызть себя. И догрызся. Как раз на переходе между корпусами, в стеклянной галерее. Стал вдруг, посмотрел на золотой осенний парк и честно сказал себе: хватит притворяться. Не в 'Паркере' дело. А в том, что купи ты себе хоть сто, хоть тысячу этих самых треклятых 'Паркеров' (интересно: а на тысячу у тебя хватит денег?), но от этого тебя все равно не полюбит Светлана Вениаминовна Жукова. А ты будешь, как последний кретин, до конца своих дней мечтать об этом. Слушай, а может, все-таки не до конца? Нет, жестко ответил он себе, таких женщин любят именно до самой смерти.
Отделение встретило доктора Поплавского безудержным весельем. Сгибаясь от смеха и чуть не роняя стерилизатор, прошла мимо медсестра Юля.
- Ой, Игорь Валерьевич, я больше не могу! Этот Анексашин меня когда-нибудь уморит! - Из четвертой палаты доносились взрывы хохота.
