глубоко вошел в их кровь и требовал почитания других символов.
Невозможно безнаказанно изменить одному божеству, уйдя на службу к другому.
Религия юности Амира была проста. В мире в равных мерах существует добро — свет и зло — тьма. Между ними идет постоянная война, и человеку дозволено встать на любую сторону. Каждый поступок, каждое желание и мысль смертного может оказаться брешью в броне противника. Можно жить в бедности и гармонии, а можно в роскоши и пороке. Но первых божество поведет к свету по широкой дороге, а вторых — по узкому лезвию.
Душа молодого человека по имени Амир разрывалась. Одна ее часть, та, что просыпалась ночью, желала всех удовольствий этого мира. Ему отчаянно не хватало знаний, которые давали в храме, и ради бoльшего он был готов даже убивать. Другая половина стремилась к свету и гармонии…
Он увидел ее во время чтения утреннего гимна. Молодой жрец призывал солнце, но на его зов из волн вышла прекрасная женщина.
Она изменила его жизнь, судьбу, предназначение. Показала дорогу, по которой он шагал уже не одно столетие и ни разу не пожалел и не усомнился.
— Ты боишься расплаты. — Киа сидела на ковре напротив смущенного юноши. Лазоревый полог над ее головой трепал ветер. Немигающий взгляд серых глаз, густо подведенных сурьмой, впивался в его глаза…
Однажды он попытался прочитать ей стихи знаменитого поэта, но она лишь снисходительно покачала головой: «Это пустое. Не трать время». И с тех пор он произносил их лишь мысленно.
— Ты боишься расплаты.
Волны с шелестом набегали на берег. Ветерок касался ее черных локонов, выбивающихся из-под повязки, расшитой жемчугом. Мелодично позвякивали колокольчики, вплетенные в длинные косы.
— Я ничего не боюсь, — процедил он сквозь зубы, оскорбленный подозрением в трусости.
Киа улыбнулась яркими прохладными губами, сняла с пояса узкий ножичек и протянула его Амиру:
— Тогда пойди и заколи моего раба.
Жрец посмотрел на оружие, потом перевел взгляд на невольников, стоящих поодаль, и отвернулся. Ярость и стыд заливали лицо ядовитым жаром. Уже не в первый раз ему хотелось задушить красавицу, смеющуюся над ним. Но без ее позволения он не смел даже подумать о том, чтобы прикоснуться к ней.
— В страхе нет ничего постыдного. Я тоже боюсь… — Она протянула руку, дотронулась до гладко выбритого подбородка Амира, заставляя смотреть на себя. — Боюсь скуки.
Утреннее солнце леопардовым узором лежало на ее коже. Одеяние, которое дозволялось носить лишь египетским царицам, охватывало стройное тело, оставляя обнаженными грудь, руки и ноги ниже колен.
— Ты запираешь себя в клетке своей беспомощности. Тебе нет места среди людей. Я могу помочь тебе изжить свою слабость. Отведу к тем, кто освободит твою темную суть. Если ты хочешь этого.
Она была старше его на двадцать пять лет. Но ее лицо и тело оставались молодыми. Будучи великолепным алхимиком, Киа могла творить маленькие чудеса над своей плотью.
Умная, образованная, решительная, равнодушная к своей и чужой боли.
Она привела Амира в клан Асиман, глава которых доверял этой смертной женщине так же, как себе самому, если не больше. Ведь она была так умна, бескорыстна, стремилась к познанию истины и давала столько ценных советов.
Несколько десятилетий новый ученик магистра послушно выполнял волю господина. Сумел стать его доверенным лицом. А потом убил его с помощью прекрасной человеческой советницы, чтобы занять место верховного магистра. Без жалости и сожаления, в тот миг, когда учитель не ожидал нападения…
Амир был болен этой женщиной еще целых десять лет. Она приходила к нему, новому главе клана, на закате, пахнущая морской солью и раскаленным песком, а уходила утром. Удержать ее было невозможно так же, как солнце.
Амир, предлагал ей бессмертие, но Киа отказывалась, смеясь.
— Единственное, что примиряет меня с этим миром, — купание в морских волнах на рассвете. Я не хочу лишиться последней радости.
Лунный свет обливал ее полуобнаженную фигуру белым шелком и застывал в глазах двумя лужицами расплавленного серебра.
— Обращение не обязательно. Есть другие пути.
Из темного сада долетало невнятное журчание ручейка и вздохи ветра в вершинах деревьев. Тихий голос женщины тонул в шелесте и шепоте ночи:
— Стать твоим гемофагом? Мне уже скучно. Как ты думаешь, смогу ли я пережить вечную жизнь?
Все свои знания и силы Амир направил на то, чтобы ее тело как можно дольше оставалось молодым. Но удержать дух в этой прекрасной оболочке мог лишь один Ахура-Манью.
Киа умерла на рассвете. Ее золотой саркофаг магистр приказал опустить на дно моря, которое она так любила…
«Кому бы мы ни поклонялись, — прошептал Амир, наклоняясь к огню, — мы все равно поклоняемся солнцу».
Пламя дохнуло жаром в его лицо в ответ на мысль, которую большинство братьев посчитали бы кощунственной.
В комнату бесшумно вошел Кайл, почтительно преклонил колено и заговорил, не поднимая головы.
— Прошу прощения, магистр, учитель просил передать вам… — он сделал паузу, резко вздохнул и закончил неутешительную новость, — опытный образец погиб. И мы пока не знаем почему.
Амир медленно повернулся к нему. Шею молодого человека все еще окольцовывал широкий красный рубец — след от наказания тридцатилетней давности так и не прошел. «А ведь колдун был почти у меня в руках…» Магистр перевел взгляд на стену, где пламенела фреска, изображающая силуэт женщины, погружающейся в океан. Навстречу ей из воды поднималась заря…
— Передай учителю, я сейчас буду.
Кайл торопливо вышел. Верховный маг еще раз коснулся лепестков огня, тянущихся к нему сквозь решетку. Поднялся, обеими руками огладил складки тяжелого одеяния и, не торопясь, направился к выходу. Массивная дверь захлопнулась за его спиной, закрыв в комнате воспоминания прошлого.
Лаборатория была практически пуста. Хмурый Якоб записывал результаты последнего эксперимента.
Во внешности второго помощника Амира причудливым образом смешивались римские и франкские черты. Светлые, холодные северные глаза, в которых иногда начинали светиться отсветы безумия берсерка, под сросшимися у переносицы черными бровями. Нос благородного патриция, одного из тех, что так любили изображать на античных памятниках. Кожа, сохранившая матовую смуглость южанина, тяжелая квадратная нижняя челюсть.
В зависимости от душевного состояния асимана в нем ярче проявлялся образ одного из предков, заглушая другой. Сейчас перед Амиром сидел благородный житель Великой Империи, поглощенный научной работой.
Ученик Якоба упаковывал остатки опытного образца в черный полиэтиленовый мешок. Увидев магистра, второй помощник начал приподниматься, но Амир жестом велел ему оставаться на месте и не прерываться. Подошел к Кайлу.
— В чем цель человеческой медицины?
— Добиться бессмертия. — Не поднимая взгляда, тот рывком застегнул молнию.
