– Нет!!! – Клаус шарахнул кулаком по столу. – Вот тут вы слабы! Вы не можете заставить меня заниматься этой гадостью насильно! И поэтому я навсегда останусь самим собой. Останусь человеком! Хотя моя участь страшна – жизнь единственного человека в мире холодных бездушных монстров…
– Если бы ты не был новусом, я заподозрил бы, что ты – психобольной, – сказал Беркут. – Но поскольку ты новус, и, стало быть, не можешь страдать никакими болезнями, я прихожу к выводу, что в твоей не слишком умной голове произошел какой-то логический сбой. Ты подчинил свои мысли и всю свою жизнь некой навязчивой идее. Идее, которая не позволяет тебе заниматься АПВ. Откуда это внутреннее табу, Клаус? Что это – отголоски какой-то религии? Ты религиозен, Клаус? Если это так, то это объясняет многое.
– Это тебя не касается, – буркнул Клаус. – Тоже мне, психотерапевт нашелся! Я хотел поговорить с Патриком, именно с ним. Он может мне помочь – и только он. А вместо него мне подсунули тебя. Но ты не психолог, ты техник! А я не позволю копаться в моих переживаниях при помощи отвертки и гаечного ключа!
– Ладно, будем считать, что ты меня убедил, – Беркут поднялся на ноги, потянулся. – Позволь напоследок рассказать тебе одну притчу.
– Не надо мне никаких притч!
– Надо, надо. Слушай, Клаус. – Беркут пошел по комнате, заложив руки за спину. Он напоминал пожилого учителя, вышагивающего перед классной доской. – Жил был один человек, весьма религиозный. Он старательно соблюдал все правила, предписанные религией, и, само собой, надеялся, что попадет за это в рай. Так оно и случилось. Очутился этот человек в раю и велико возрадовался. В самом деле, радоваться было чему – великолепная природа, красивые дома, никакой преступности и даже агрессии. Все, что ему теперь приходилось делать – это существовать спокойно и благополучно. Правда, люди, которые окружали этого человека в раю, весьма удивляли его. Он предполагал, что они обязаны соблюдать множество непременных обрядов – тех, что соблюдал всю жизнь он сам. А они просто жили. Не строились пять раз в день на молитву, не пели псалмов, не ходили в церковь. Люди, живущие в раю, оказались весьма раскованными в личной жизни – они охотно предавались плотским радостям, и, похоже, позволяли себе все, что угодно. Уточню – все, что не мешало жить окружающим и не ущемляло их свободу. Люди эти ежедневно трудились, и создавали своими руками все то изобилие, что присутствовало в их жизни. Никто свыше не снабжал их бесплатными благами.
Наш герой воспринял такой образ жизни с большим трудом. Он никак не мог поверить в то, что можно совершать запрещенные его религией поступки и не нести за это никакого наказания. Люди рая оказались радушными – они охотно общались с этим человеком, приглашали его в гости, угощали его вкусной едой и хорошим вином. И поначалу он принимал эти приглашения весьма охотно. Он даже пытался убедить себя в том, что ему это нравится. Он пил коньяк, играл в карты, загорал нагишом у моря, занимался любовью с хорошенькими девушками, много путешествовал… И при этом его ни на секунду не оставляло чувство вины.
– Ну, и что еще такого ты обо мне расскажешь? – саркастично спросил Клаус. – Что однажды я попросился на аудиенцию к Богу, и мне в этом отказали?
– Нет. Совсем не так. Бог не жил в этом раю, и никто из обитателей не тревожил его имя без лишнего повода. Я не буду говорить о Боге – продолжу рассказ о человеке. Итак, через некоторое время те стереотипы, что были вбиты в голову нашего героя за время земной жизни, взяли над ним верх. И он решил, что все люди, что его окружают – неправильные. Что они не могут быть правильными, потому что их образ жизни не соответствует предписанным для праведных людей канонам. Что они не счастливые, не веселые и не добрые, а только притворяются таковыми. Итак, он решил для себя главную проблему: в мире, где не существовало и не могло существовать врагов, он нашел для себя врага. И врагом этим стали все остальные люди. Естественно, сам этот человек немедленно стал для самого себя образцом добродетели…
– Хватит, замолчи! – крикнул Клаус. – Сколько можно издеваться?
– Не хватит! – жестко произнес Беркут. – Будешь слушать, пока не дослушаешь до конца. Для того, чтобы логично обосновать свое отличие от прочих людей, этот человек выбрал какую-то единую черту всех обитателей рая. К примеру, для всех них было обязательно принимать душ по утрам. 'Мерзавцы! – возмутился наш человек. – То, что они моются, свидетельствует о том, что они грязны. А из оного, в свою очередь, следует то, что они греховны! Я же чист и праведен, поэтому мыться я больше не буду. Никогда!!!' Человек перестал мыться, и уже через две недели от него благоухало, как от старого козла. Вежливые люди рая поначалу терпели такое неприятное чудачество, но через некоторое время начали сторониться. 'Ага! – возопил наш герой, – эти нелюди выдали себя. Они притворялись хорошими, но теперь не хотят общаться со мной, святым праведником, и, стало быть, они бяки!' Просьбы соседей помыться этот человек отвергал с искренним негодованием. 'Я не моюсь, потому что у меня есть душа, – говорил он с фанатичным блеском в глазах. – А то, что вы принимаете водные процедуры, говорит о том, что вы – бездушные монстры'…
– Корявая у тебя получилась басня, – перебил Беркута Клаус. – Дальше можешь не рассказывать – и так все ясно. Только потрудись объяснить, что общего между мытьем тела и методикой АПВ? Без этого все твои аллегории рассыпаются в прах.
– Для нас это обычно – заниматься психовизуализацией, – сказал Захаров. – Так же обычно, как мыться под душем. Мы не придаем этому действию ни религиозного, ни культового значения. Мы моемся под душем, и поэтому нас минуют кожные болезни, вши и блохи. Мы занимаемся АПВ, и поэтому мы живем в гармоничном равновесии. Твое отвращение к психовизуализации кажется мне обычным неврозом. Преодолей это, попробуй начать занятия, и ты поймешь, как много терял до сих пор…
– Это не невроз. У меня есть теория, объясняющая, почему ни в коем случае нельзя заниматься АПВ.
– Хорошо. Давай, излагай свою теорию.
– Я могу рассказать ее только Патрику.
– Экий ты упрямец! – Беркут наконец-то соизволил улыбнуться. – Ну ладно, будет тебе Патрик. Уже завтра будет.
– Правда? – удивился Клаус.
– Да. Он сказал мне, что ждет тебя завтра в полдень.
Завтра в полдень… Завтра… Клаус метался по огромному дому Беркута. Что он искал? Он и сам не знал.
Он просто спешил воспользоваться отсутствием Беркута. Хозяин исчез из дома вскоре после окончания разговора. Исчез, и все. Клаус нутром чувствовал, что Захаров будет отсутствовать долго, несколько часов (отправился посоветоваться с Патриком, как лучше перевоспитывать упрямого Клауса?) и теперь он торопился обследовать огромный дом, полный загадочных, непонятных предметов.
Клаус действовал почти бессознательно, как в бреду. Он сунул свой длинный нос в каждую щель на первом этаже, обшарил мастерскую, баню, склад и гараж, но ничто там не привлекло его внимания, не заставило остановиться, взять что-либо в руки, осмотреться и задуматься. Второй этаж, жилые помещения. Кухня, столовая, спальни… Нет, не то, не то. Рабочий кабинет Беркута…
Клаус вдруг очнулся, вышел из полузабытья. Он обнаружил, что стоит в кабинете Алексея Захарова и в упор смотрит на картину, висящую на стене.
Пейзаж, картина осеннего леса. Классическая школа: холст, масло. Неплохая работа, хотя ничего особенного. Кроме того, пожалуй, что это – единственная картина во всем огромном доме.
Как-то чужеродно она смотрится на стене. Так, словно ее повесили, чтобы прикрыть, спрятать что-то. Грязное пятно на обоях, к примеру. Кровавое пятно. Улика. След жуткого преступления, убийства.
Разыгралась фантазия… Клаус усмехнулся, протянул руки вперед, схватился
