перерождение?
– Да, несомненно.
– И каким же образом это произошло? Я знаю, что в вашей жизни произошла большая трагедия... Кем вы были в прежней, если так можно выразиться, жизни?
– Шофером. Водителем-дальнобойщиком. Простым трудягой без особых амбиций. Единственное, пожалуй, чем наградила меня судьба, – это недюжинной силой. В свое время я служил в воздушно-десантных войсках. И в Афганистане воевал. Немало моих друзей погибло там, полегло на предательских горных тропах. Но я выжил. И уверовал в то, что смогу собственными силами преодолеть любое жизненное препятствие. Вера в физическую силу, но не в силу духа – она-то и подвела меня...
– Это тогда вас прозвали Ирокезом?
– Нет. Величали меня просто Шуриком. – Ираклий отстраненно улыбнулся. – А Ирокез – это, очевидно, производное от имени Ираклий. Глупая кличка, хотя я уже привык к ней... Но все же позвольте мне вернуться к своему рассказу.
– Пожалуйста, пожалуйста!
– У водителей, перевозящих грузы на автопоездах по всей стране, свои неписаные правила. Это опасная работа. Во все времена было немало охотников поживиться, заграбастать часть товара, который лежит в фургонах. Я никогда не вникал в подробности механизма – кто сколько кому платит. Наше объединение имело негласный договор с людьми, которые взимали с нас регулярную дань. Так называемая «крыша» – понимаете, наверное, что означает такое словечко? Она и занималась обеспечением защиты от всяких залетных мздоимцев. Если что-то случалось в дороге с товаром, в том был недосмотр «крыши», и никто не предъявлял ко мне особых претензий.
Но мне хотелось свободы. Я произвел нехитрые подсчеты и выяснил, что львиная доля моего заработка уплывает к захребетникам, пальцем о палец не ударяющим, чтобы заработать хоть копейку. Я решил, что если стану вольным дальнобойщиком, то смогу зарабатывать в три-четыре раза больше. И может быть, у меня появится возможность не проводить за рулем пять-шесть суток в неделю без отдыха, возможность купить дом, о котором я так мечтал, возможность чаще видеть свою жену, которая была моложе меня на десять лет и, естественно, не приходила в восторг от постоянных моих отлучек. Я купил «КамАЗ» с прицепом – поездивший немало, но в приличном состоянии, и начал самостоятельную работу.
Я наивно рассчитывал, что если кто-то и попытается шантажировать меня, то мне удастся откупиться мелочью. В самом деле, кто мог контролировать теперь мои доходы, если большая часть перевозок осуществлялась без оформления официальных бумаг? Это было выгодно и мне, и заказчику.
Но меня прижали очень быстро. Я выбился из системы, и многие люди, еще недавно называвшие меня своим другом, с завистью смотрели, как я работаю на свой, а не на чужой карман. Меня подставили... Меня взяли на мушку и обложили со всех сторон, как медведя в берлоге.
Сперва ко мне заявился плюгавенький человек в пиджачке и заявил, что берет меня под защиту, за что я должен платить ему ежемесячно. Сумму он назвал такую, что у меня потемнело в глазах. Даже вкалывая сорок восемь часов в сутки, я не заработал бы столько. Обычно криминальные структуры собирают со своих данников весьма разумные суммы, чтобы не разрушать их бизнес. Могут даже дать денег, если сочтут, что потом вы сумеете принести им выгоду. Но со мной был особый случай: меня настойчиво пытались загнать в прежние рамки, ибо я, хороший трудяга, приносил бывшим своим хозяевам немалый доход. Я вежливо объяснил этому человеку, что в защите не нуждаюсь, и выставил его за дверь.
Потом пришли трое. Эти выглядели солиднее и поигрывали пистолетами. Я просто не пустил их в дом. Они пробовали стрелять в замок, но я вызвал милицию, и им пришлось ретироваться.
Я подлежал суровому наказанию. Убивать меня пока не собирались, но и меня, и мою машину предполагалось привести, мягко скажем, в нерабочее состояние. – Глаза Ираклия потемнели от гнева. – Они обогнали меня на «форде», развернулись посреди дороги и бросили мне под колеса доску с гвоздями. На этот раз их было четверо и они были вооружены ломами. Один начал крушить мою машину, трое набросились на меня. Не знаю, переломал ли я им кости в той мере, в какой предполагалось переломать мне, но ни один из четверых не смог самостоятельно встать с земли... Каюсь, гнев помутил мой разум... – Отец Ираклий вздохнул. – Однако «КамАЗ» мой пострадал не менее этих негодяев. В ремонт его брать отказались – шарахались от меня как от чумного, и я чинил его потихонечку сам. А пока подлатал свой старенький «Москвич» и передвигался на нем. Этот-то «Москвич» едва не стал моим гробом...
Сперва я даже не понял, что происходит. Я ехал с женой на дачу. Слева меня начал обходить огромный грузовик. Я посигналил ему – я хорошо знал этого водителя и считал его своим другом. Он улыбнулся и помахал мне рукой. А когда уже заканчивал обгон, резко свернул вправо и ударил груженым прицепом мне в бок. Боже мой! – Лицо Ираклия покрылось испариной. – Машина моя слетела в кювет, несколько раз перевернулась, упала на бок, превратив мою жену, мою любимую глупую Любку, длинноногую красивую девчонку, в груду окровавленного мяса... А я остался жив... – Журналист заморгал, отворачиваясь от камеры, казалось, сейчас он разрыдается. У Леки тоже защипало в носу. – Я очнулся только через неделю, в больнице. У меня были сломаны ноги, нос, кожа с рук была содрана лохмотьями. Но я был жив! Жив!!! – Ираклий стукнул волосатым кулаком по столу, и графин подпрыгнул.
– Но вы ведь знаете, кто вас столкнул в кювет? – осторожно начал журналист.
– Конечно знаю. Но если вы думаете, что я буду мстить лично тем людишкам, которые убили мою жену и сделали меня калекой, то вы ошибаетесь. Мне нет до них дела. Если мечты мои осуществятся и Добро восторжествует в дни моей жизни, их просто смоет в потоке подобных им нечистот. Да, я выжил. Но я восстал к жизни другим человеком! Это лишь потом мне рассказали, кем был я до катастрофы, и мало-помалу восстановил я в памяти своей подробности прежней жизни. Доктора рассказывают, что десять дней находился я в состоянии между жизнью и смертью. И можете мне поверить, вот эти-то десять дней я помню во всех подробностях до сих пор!
– Да?! – Глаза журналиста загорелись в ожидании сенсации. – Вы что же, можете рассказать что-то о загробном, с позволения сказать, существовании?..
– Ничего не скажу. – Ираклий неожиданно угрюмо зыркнул в сторону журналиста, и тот подавился недосказанным словом. – Уже и так достаточно понаписали врак о скитаниях душ, оторванных от тела. Тайна эта велика, и доступна она лишь посвященным. Придите в братство мое, и, если я удостоверюсь, что чисты вы душой достаточно и жаждете Добра Истинного, причаститесь вы таинства сего...»
Разговор как-то замялся. Отец Ираклий снова перешел от нормальной речи к своей фантасмагорической терминологии, и корреспондент почесывал в затылке, размышляя, как повернуть беседу в более понятное русло.
«– Да... Хмм... Но все же, отец Ираклий, что вы можете сказать о сути своего духовного перерождения?
– Я почувствовал, что чувства мои обострились, заставляя меня воспринимать окружающий мир с новой, совершенно неизвестной мне доселе стороны. Тело мое было изломано, оно болело каждой мелкой своей частицей, но разум воспылал, подобно факелу в нощи. Я был прикован к постели, но все существо мое жаждало деятельности. Я уже не боялся смерти, я прошел через нее и сроднился с нею. Я не хотел более бороться с отдельными людьми, как мелкими носителями Зла. Я захотел понять природу Зла в целом и найти способ уничтожить его! Вот в чем отныне состояла моя единственная, столь желанная цель!
Тело мое, от природы наделенное невероятной живучестью, быстро восстанавливало силы. Я же, словно запойный пьяница, ударился в чтение книг,
