что вчера сбежал от нее, чтобы в одиночестве надраться в баре и проснуться утром в пятиспальной кровати у какой-то местной красотки, имени которой я не помню - то ли Дикая Роза, то ли Просто Мария. Ань Цзян учила меня древнему искусству у-шу, а я взамен пытался давать ей уроки испанского. Мы дурачились с ней, у нас были какие-то свои приколы, которых никто, кроме нас, не понимал. Мы расставались с ней поздно ночью. Мы целовались с ней. У нас было с ней все. Не было только одного - общей постели.
Потому что Ань Цзян была девочкой.
Я выяснил это довольно скоро - в тот вечер, когда пригласил ее в ресторан.
Я вспоминаю, как все это начиналось. Мы занимались с ней на той самой лужайке. Каждый день. Она была очень терпелива, моя маленькая китайская девушка. Довольно трудное занятие - учить у-шу здоровенного дылду, которому под тридцать лет, который в жизни своей служил в армии, и дрался, и изучал боевое самбо, и убивал людей из автомата. Потому что его приходится не учить, а переучивать. У меня были свои стереотипы, крепко вбитые в покалеченную голову. Я всегда хотел побеждать, я верил в превосходство физической силы, почти всегда был агрессивен.
Я помню, как Цзян стояла, как рисовала передо мной фигуры в воздухе своими изящными ладошками, как говорила мне:
– …Из у-цзи [Беспредельная пустота
– Подожди, Анютка… - Я старался говорить как можно мягче. Я перебил ее, сделав над собой усилие, потому что это было наслаждением для меня - стоять, и слушать ее, и любоваться ею, красивой девочкой, совершенным созданием природы. - Как тебе удается это, Анютка? Обычно ты говоришь по-испански гораздо хуже. Извини… Почему, когда ты начинаешь объяснять мне эти древние истины, ты говоришь, как поэт? Что происходит с тобой?
– Я занимаюсь… - Цзян опустила глаза. - Я беру словарь и перевожу то, что хочу сказать вам завтра.
– Когда ты занимаешься? У тебя есть время?
– Ночью.
Она стояла и глядела вниз, пыталась рассмотреть что-то в вытоптанной траве. Это было признаком крайнего ее смущения.
– Анютка, солнышко… - Я задохнулся, подкатило что-то к горлу. - Значит, ты не спишь ночью, чтобы лучше подготовиться к занятиям со мной? Ты специально заучиваешь все эти тексты на испанском? Господи… Ты просто чудо!
– Это совсем не трудно, - быстро произнесла она. - Мне все равно надо учить язык. И… почему бы и нет? Вы - мое единственное занятие здесь, в этой стране. Единственное, кроме работы.
Я не спросил, есть ли у нее парень. И так было ясно, что нет.
– Слушай, Анютка… Откуда ты так хорошо знаешь все это? Про инь и ян, и все такое? Откуда ты знаешь у-шу?
– Я - мастер спорта, - она наконец-то подняла глаза. - У нас это так называется. Наша страна развивает спорт. У нас Народная Республика. У нас дети могут ходить в секцию, и это бесплатно, за это не платят денег. Это социализм.
– Это знакомо мне, - усмехнулся я. - Я и сам вырос при социализме. Сам ходил в какую-то секцию. Пионеры в красных галстуках, дедушка-бровеносец, пять звездочек… Знаю я эти сказки.
– Не надо ругать! - Она сердито махнула рукой. - Это легко - ругать! Надо жить так и понять, что делали для нас. Здесь я не могла бы так. У меня был учитель там… И он учил меня не для денег. Мы были как его дети…
– Ты скучаешь по дому? Почему же ты уехала оттуда? Почему? Ты, маленькая девчушка, бросила свой дом, и своего учителя, и свой социализм, и своего Великого Кормчего Мао. Ты предала их?
– Мао был плохой! - Ярость и боль полыхнули в ее глазах. - Я ненавижу Мао! Он убил много людей. Он убил моего отца. Социализм… Это не важно для меня, важен Китай. Но там трудно сейчас, много уезжают. Уезжают, кто может. Это обычно. У меня была возможность уехать, и я сделала это. Но я не предательница, нет! Не говорите так, Мигель! Вы не должны так говорить! Потому что ваше слово очень важно для меня! Не говорите…
Она заплакала. Уткнулась лицом мне в грудь, а я стоял и гладил ее по голове, по гладким шелковистым волосам, и чувствовал себя последней скотиной.
Я хорошо понимал ее. Может быть, понимал так, как никто в этом месте. Ей было одиноко. И тем более одиноко, что попала она в общество, в котором все было устроено по-другому. На ее родине остались люди, которых она любила. Она оторвалась от своих корней, и теперь, как растеньице, пересаженное в чужую почву, тянулась к чему-то, что могло согреть ее солнечным светом.
Она тянулась ко мне.
Я вдруг почувствовал тоску. Вспомнил свой город, где я родился и вырос, точку на карте, воткнутую волей истории в холодную середину России. Вспомнил старые улицы, по которым любил бродить. Древние дома с арками, перекошенными ревматизмом времени. Мартовские проплешины луж на асфальте. Желтые любопытные глазки мать-и-мачехи. Шелест берез на ветру. Усталые лица старух. Довольные физиономии студентов на автобусной остановке после экзамена. Прозрачные сосульки, оплакивающие зиму. Тополиный майский снег, медленно плывущий по тротуару…
Я скучал по своему дому, по тому, что оставил там. Я ощутил вдруг, насколько я русский. И насколько мне не хватает всего старого, привычного, родного. Мама моя тоже осталась там. И я не знал, что случится с ней завтра.
– Не плачь, Анютка, - прошептал я. - Не плачь. Все будет хорошо.
8
В тот вечер я пригласил ее в ресторан. И она очень обрадовалась.
– Да, - сказала она, засветившись, как солнечный зайчик. - Спасибо! Я даже знаю, куда мы пойдем. Мы пойдем в китайский ресторан!
Святая непосредственность! Не оставила мне возможности для выбора. Ну не мог я сейчас объяснять ей, что китайские ресторанчики - не место для вечернего посещения. Тем более, если ты приглашаешь девушку в ресторан в первый раз. Днем перекусить - это да. Дешево и быстро - Happy menu, курица в двадцати разновидностях, бамбук, горка белого риса с нахлобучкой из кетчупа. Соевый соус, зеленые огурцы, плавающие в бульоне…
Не могу сказать, что я относился к любителям китайской пищи.
– Я позвоню и закажу столик на сегодня, - сказала она. - Правда, это в тридцати километрах отсюда. Но мы доедем, потому что надо ехать только туда. Там готовят правильно. И там работает мой дядя Сяо Мин. Это он помог мне устроиться сюда, в Парк Чудес, на работу. Он будет рад видеть нас.
Опять дядя… Дядя Энрико, дядя Карлос, дядя Леон, дядя Сяо Mин. Нельзя пройти по Испании, чтобы не наступить какому-нибудь дяде на ногу.
Я со вздохом согласился.
– Звони, - сказал я ей. - Транспорт у меня есть. Доберемся как-нибудь.
