добрался до помоста, на котором восседали вельможи, и самый жирный из них лично вручил ему кубок из чего-то похожего на золото, обнял его и даже поцеловал, а теперь громко говорил о замечательных человеческих качествах господина Бурбосы, о его неукротимой львиной свирепости и выдающемся таланте бойца…
Я пересек арену, хотя кто-то пытался схватить меня за руку. Я оказался у самого помоста.
– Эй, вы! - заорал я. - Благородные и досточтимые господа! Ваши светлости, величества и преосвященства! Не будете ли вы так добры выслушать меня?! В конце концов, я тоже кое- чего заслужил сегодня!…
– Энто еще что за смерд? - Главный вельможа сморщил нос, словно к нему непозволительно близко подошла большая куча дерьма на двух ногах. - Господин Бурбоса, что сие значит?!
– Простите, господин Обершмуллер! - пробормотал Бурбоса, извинительным жестом приложив руки к сердцу. - Этот пес не в себе в последнее время! Он ведет себя очень странно. Очевидно, сказались множественные удары по голове…
– Так! - Тот, кого назвали Обершмуллером, повернулся ко мне, и тут же несколько человек навалились на меня сзади, выкрутили мои руки назад так, что я и пальцем не мог пошевелить. - Энтому наглому псу назначено десять плетей, крутить его собачью мать. Я, значица, милостью своею добавляю ему еще десять. Ввалите-ка ему, ребятки, все двадцать прямо сейчас, и чтоб без всяких жалостев. Таких, значица, псов, как он, нужно лечить токмо плетями. Я думаю, опосля энтого в евойной башке точно просвежеет!
Меня поволокли на середину арены и повалили на землю. Я еще не понимал, что происходит.
– Бурбоса, скотина ты эдакая, скажи им, чтобы они прекратили! - завопил я. - Скажи этому жирному, чтобы меня отпустили!…
– Спасибо, господин Обершмуллер! - масленым голосочком произнес подлец Бурбоса. - Как тонко вы изволили подметить - токмо плетями! Истинно чувствуется ваша высочайшая образованность…
И только когда хлыст со свистом разрезал воздух и впился в мою спину, до меня дошло.
Я озверел. Я с ревом вскочил на ноги, раскидав корявых людишек - тех, что пытались меня удерживать. Они дружно бросились на меня, но я уложил всех их, потратив на каждого не больше чем по удару. Ко мне уже бежали два стражника с алебардами. Я схватил хлыст и сшиб им стражников с ног. Не думаю, что я нанес им значительный вред, но они предпочли закрыть глазки и сделать вид, что лишились чувств. Зрители оцепенели на мгновение, а потом дружно подались назад. Желающих показать свою удаль и укротить вышедшего из повиновения пса среди них явно не было.
– Пес Шустряк, именем Госпожи Дум приказываю тебе остановиться и перестать бесчинствовать! - провозгласил судья-стервятник. Наверное, он чувствовал себя в безопасности, сидя на высоком столбе. Напрасно. Я взбесился не на шутку. Я преодолел расстояние до столба в три.прыжка и в последнем прыжке ударил в столб обеими ногами. Дерево затрещало, пошатнулось, судья сорвался со своего насеста и спикировал на землю. Но, как я и предполагал, летать он разучился совершенно, а может быть, и не умел никогда. Он шлепнулся так, что мослы его загремели, как камни в деревянном ящике. Я немедленно вытянул его хлыстом по спине. И еще раз. И еще. Пусть знает, как назначать наказание плетьми хорошим людям.
– Госпожа Дум! Взываю к тебе, о великая Госпожа! - Один из свиноподобных обитателей помоста воздел руки к небу, в тонком голосе его чувствовалась торжественность и уверенность в том, что он делает. - Останови этого безумца! Прояви свою силу, Госпожа наша, пусть оцепенеет сей пес как камень и отдастся в руки справедливости и порядка! Ибо нарушает он законы Книги Дум! И восславим тебя, Госпожа наша, владычица Кларвельта, создавшая мир наш и людей его… Наверное, этот человек был местным священником, потому что одет он был в длинную черную сутану, а на голове его красовалась высокая цилиндрическая шапка. Несколько секунд все таращились на меня, будучи уверенными, что я обездвижен на самом деле. А я не хотел их разочаровывать, выдерживал артистическую паузу, застыл в неудобной позе на одной ноге и с поднятым хлыстом. Судья, вроде бы уже совершенно потерявший способность двигаться, вдруг ожил и начал вставать на четвереньки, скрипя всеми суставами. И по толпе тут же пронесся вдох облегчения - кажется, никто здесь не сомневался, что эта самая Госпожа Дум Может заочно навести порядок: наслать на меня оцепенение и паралич, а может быть, даже гром и молнию. Единственный, кто в этом сомневался, - я сам. Не ощущал я никакого воздействия, только проклятая левая рука снова начала чесаться.
– Ну, ладно, хорош дурака валять! - Я опустил ногу на землю, продолжил начатое движение рукой, в результате чего хлыст опустился на спину судьи и снова сшиб его на землю. - Значит, так, господа, сэры, герры и прочие местные уроды! Не знаю, как там насчет вашей Госпожи Дум, но мне эти игры надоели. - Я подобрал с земли свою запыленную одежду и начал натягивать ее на себя. - Я ухожу. Мне у вас не нравится. Если кто-то хочет меня остановить - пусть попробует…
И я двинулся к зрителям. Те заголосили - на этот раз не от азартного вожделения, а от страха. Они расступались передо мной, давя друг друга, глядя на меня глазами, выпученными от изумления. Не знаю, чем я их так удивил. С виду я был намного нормальнее, чем большинство этих расфуфыренных индюков.
– А ведь энтий пес - демоник! - услышал я сзади голос Обершмуллера и обернулся. - Он не слышит, значица, Госпожу Дум и не подчиняется ей! Стал быть, он демоник в самом натуральном виде! Что вы скажете, Бурбоса, мерзавец вы энтакий?! Демоников пригреваете на своей греховной груди? Да вы хоть понимаете башкой своей дурацкой, что вытворяете?! Инквизиция по вам плачет…
– Я тут ни при чем! - взвыл Бурбоса и повалился на колени. - Я не знал, честное слово благородного господина!… Я не знал, милостивые господа!… Он подло обманул меня…
Меня уже не интересовали разборки между местными эксплуататорами трудящихся масс. Я хотел найти девушку-китаянку, которая могла стать ключом к моей поврежденной памяти. Я не знал, что делает она в этом дрянном месте, но чувствовал, что она является здесь столь же чужеродным элементом, как и я. Я искал ее и не мог найти.
Толпа к тому времени полностью раздвинулась, и я увидел перед собой высокого человека. Он стоял, сложив руки на груди, и разглядывал меня. Я оторопел, увидев его. Он был хорошо знаком мне, но это узнавание не доставило мне радости. Ему было около сорока пяти лет, но, в отличие от местных бурдюков с жиром, он был подтянут, широкоплеч и даже красив. Только красота его была жестокой. Усмешка, растягивающая его тонкие губы, напоминала кривой острый нож. Светлые, почти бесцветные глаза смотрели на меня не мигая.
– А ведь старый дурак Обершмуллер прав, - сказал мне человек. Голос его - глубокий, теплый, почти нежный, прозвучал полным диссонансом внешности убийцы. - Ты - демоник, Шустряк. Ты - живой демоник. Живой. Хорошие дела происходят в Кларвельте! Сколько времени меня не было здесь - всего месяц? И что я вижу? Живые демоники нагло разгуливают по городу и бьют хлыстом благородных господ?! «Вальдес! - пронесся по толпе испуганно-благоговеющий шепот. - Сам господин Вальдес! Вальдес Длиннорукий! Великий Инквизитор!»
Я не помнил, что именно связывало меня с этим Вальдесом. Но я догадывался, что ничего хорошего. Вряд ли можно было ожидать хорошего от человека с такой жестокой улыбкой.
– Господин Вальдес, - произнес я. - Я понятия не имею, что такое демоник. Я не знаю, что такое Кларвельт. Более того, я не вполне представляю, кто таков я сам. Если вы благородный человек, господин Вальдес, то отпустите меня, и я уйду восвояси. Я обещаю более не причинять никому неприятностей и не напоминать каким-либо образом о своем существовании. Я просто уйду.
– И куда же ты уйдешь, Шустряк? - Вальдес наклонил голову, провел рукой по волосам, подстриженным коротким «ежиком» и совершенно белым.
