старательно, высунув языки от усердия. Надеются, что хорошим поведением заработают себе досрочное освобождение. Наивные ребятки… Не будет никакого освобождения – ни досрочного, ни сверхсрочного. Заключение сие пожизненное, помилованию не подлежит, апелляции не принимаются. Да и не к кому апеллировать – не было ни следствия, ни суда, ни судебного приговора, а стало быть, некому эти приговоры и отменять. Никто в мире, кроме узкого круга лиц, не знает о существовании этой базы. Ее просто не существует – вероятно полагать, и для Федеральной Службы Безопасности в том числе. А слова о секретном научном подразделении, о необычайной государственной важности, о личном контроле со стороны всяких там генерал-полковников с вымышленными фамилиями и даже лично президента РФ – бессовестный блеф.
Игоря привезли сюда сразу, минуя здание ФСБ. А уже через несколько часов начали привозить и остальных бедняг-креаторов – ошеломленных, насмерть испуганных, в большинстве своем сильно избитых. В первые дни их держали в свинских условиях – всех скопом, включая и девчушек, в бетонном бункере. Параша в углу, драные физкультурные маты на полу, руки постоянно в кандалах, еда дерьмовая – склизкие макароны и микроскопические порции затхлой рыбы. В камере постоянно дежурили два амбала со странными мелкими автоматами, напоминающими 'Узи', – уже потом Гоша узнал, что стреляют они тонкими иглами с парализующим нервную систему ядом. Впрочем, комплексовать и возмущаться ни у кого из арестованных не было сил – все были накачаны транком под завязку, и большую часть времени валялись на матах, тупо глядя в стену. Один только Бобров Михаил Станиславович, известный в городе бизнесмен, владеющий, в частности, неким заводом железобетонных конструкций, по старой привычке пробовал качать права, но тут же, в камере, был сильно бит резиновыми дубинками, после чего потерял способность открывать рот на пару дней.
В эти дни в здании базы, шла срочная переделка помещений. Здание явно не было предназначено для содержания заключенных – Гоше казалось, что раньше это было чем-то вроде небольшого лесного санатория. Наверху, над потолком, выли перфораторы, грохали молотки, визжали пилы – все отделывали по стандарту тюремного евроремонта. Гоша лежал на спине, с закрытыми глазами, вдыхал спертую вонь немытых тел и испражнений, и пытался найти в своем сознании хоть какие- то признаки утраченной креаторской силы. Никаких признаков не наблюдалось.
Когда наконец все заключенные сломались – выразилось это в том, что девчонки перестали плакать, а мужики, наоборот, начали дружно рыдать, их начали поодиночке выводить на собеседование.
Гоша не сломался. Правда, он тоже усердно изображал депрессняк, всхлипывал и вытирал несуществующие слезы, растирая глаза до красноты. На самом же деле он ловил немалый кайф, когда вели его по красивому коридору, пахнущему свежей краской, под матовым светом ламп-спотов. Гоша вовсе не терял надежды, хотя и чувствовал, что ждать ему придется очень долго. Такая мелочь, как четырехдневное заключение в бетонной камере, не произвело особого впечатления на него, отсидевшего месяцы в одиночке черепной коробки Иштархаддона, когда не то что в туалет сходить – пальцем пошевельнуть нельзя было.
В кабинете, куда его привели, кроме жлобов-конвоиров присутствовали трое: первым был лично Шабалин, вторым – лично Николай Юрьевич Блохин, третьим – некий обширный субъект килограммов на сто пятьдесят, в очках и белом халате, как позже выяснилось – доктор Иванов.
– Добрый день, Игорь Михайлович, – тусклым голосом сказал Шабалин. – Как ваши дела? На условия содержания не жалуетесь?
– Говно условия, – заявил Игорь, вдруг взъярившись и забыв о том, что должен изображать сломленность и готовность подставить свою задницу для чего угодно. – Жуткий сральник, негуманные, фашистские условия содержания, к тому же без суда и следствия – арестованы мы все незаконно. Ваш ордер об аресте – липа, вы, небось, сами на принтере его нашлепали. Я не буду требовать адвоката – понимаю, что все равно не дождусь, только вот скажите, девчонок ты вы зачем к нам сунули, свиньи? Для них что, отдельной комнатенки не нашлось?
– Эй, ты, герой хренов, потише с выражениями, – сказал крепыш Блохин. – Мы к тебе тут по-хорошему, а ты сразу пальцы веером. В карцер захотел? Там похуже, чем в вашей камере будет.
Толстый доктор удивленно поднял светлые бровки, Шабалин же остался невозмутим, даже прикрыл глаза и почти заснул.
– Ах вот оно что! – сказал Игорь. – Теперь понятно, зачем вы это делаете. Показываете нам, какие мы ничтожные твари, что вы, мол, можете сделать с нами все, что захотите, а потом – вот вам конфетка, уродцы, живите в нормальных условиях, стеночки для вас покрасили, еще и кормить вас будем красной икрой – по три икринки в месяц согласно диетическому рациону, если будете с нами работать, сотрудничать на благо Отечества. Только о законе, милые наши привилегированные зеки, и думать забудьте, это не для вас, если рыпаться будете – обратно в бункер, к параше. Так, что ли?
– Все сказал? – спросил Блохин, постукивая по ладони невесть откуда взявшейся резиновой дубинкой. – Еще претензии есть?
– Не понимаю я вас, ребята, – Игорь усмехнулся потрескавшимися губами, качнул головой. – На кой ляд нужно было затевать все это – со мной-то? Я и так пришел к вам добровольно. Я же вам всех этих креаторов и сдал. За что вы меня так, а?
– Добровольно? – Блохин наклонился вперед, протянул перед собой дубинку, слегка согнул ее, очевидно, проверяя на прочность – выдержит ли, если как следует прогуляется по спине строптивца. – А наш мобильник в мусорном ящике – это тоже добровольно? А сорок километров по Нижнему на разных тачках – это что, случайно так у тебя получилось? Адрес свой забыл? А всякие, блин, парики, тени для век и прочий грим в твоей хате – это для чего, ориентацию решил сменить, педиком заделаться? Когти ты решил рвануть от нас, сукин сын Маслов, и ради этого заложил нам всех своих дружков-креаторов. Только недостаточно хитрожопым ты оказался. Мы – хитрожопее. Усвой это, вбей в свою дурацкую креаторскую башку, и никогда больше нам мозги не пудри. Потому что все твои детские хитрости нам как на ладони видны. В госбезопасности не дураки работают, понял?
– Понял, – пробормотал Игорь.
– Точно понял?!
– Точно.
– Тогда перейдем к делу, – проснувшись, произнес Шабалин. – Во- первых, насчет закона. Вы, гражданин Маслов, 27 апреля 2005 года совершили убийство гражданина Селещука, и на это есть доказательства. Кроме того, есть заявление от нескольких граждан Борского района по факту угона автомобиля 'Шевроле-блейзер', сопровождавшемуся разбойным нападением на этих самых граждан с нанесением средних и тяжких телесных повреждений. Мы могли бы передать вас управлению внутренних дел, и, уверяю вас, в вашем случае дело довели бы до суда, и получили бы вы срок по максимуму. Вы бы хотели этого?
– Нет, – уверенно сказал Игорь.
– Что касается остальных индукторов (Игорь впервые услышал это слово, однако сразу сообразил, что оно означает), то все они совершили уголовные преступления различной степени тяжести. Все, включая и арестованных женщин. Как показывают предварительные исследования психологии индукторов, то, что человек становится индуктором, само по себе сразу же вызывает значительные изменения в сфере личности, побуждает личность на совершение криминальных действий. Правильно я выразился, доктор Иванов?
Доктор Иванов многозначительно качнул головой.
– Так вот: учитывая ваше добровольную явку, а также склонность к сотрудничеству, мы предлагаем вам неплохой, как нам кажется, компромисс: вы будете работать с нами в течение… э… скажем так, некоторого времени, а взамен обещаем вам, что в случае вашего правильного поведения мы приложим все усилия, чтобы уголовное дело на вас… э… скажем так, не было заведено.
– И какое же это время? – спросил Игорь.
– Это пока уточняется, будет зависеть от ситуации.
