высшего класса - не по питательности, но в тысячу раз дороже. Я ем настоящую икру. Часто. Ее привозят из аквариума в Галвестоне. У меня настоящее шампанское и масло... 'Я помню, как лежу в кровати, - говорю я. - Кажется, я маленький, может, мне три года. У меня говорящий медведь. Я взял его с собой в постель, и он рассказывал мне сказки, а я совал ему в уши карандаш. Я его любил, Зигфрид'.
Я замолкаю, и Зигфрид тут же берет приманку. 'Почему вы плачете, Робби?'
- Не знаю! - кричу я, слезы текут у меня по лицу, я смотрю на часы, вижу, как сквозь слезы дрожат зеленые цифры. - Ox! - говорю я обычным тоном, сажусь, слезы по- прежнему текут по лицу, но фонтан уже иссяк. - Мне пора, Зигфрид. У меня свидание. Ее зовут Таня. Красивая девушка. Хьюстонский симфонический. Она любит Мендельсона и розы, и я хочу подобрать несколько этих темно-синих гибридов, которые подойдут к ее глазам.
- Роб, у нас осталось почти десять минут.
- В другой раз поговорим подольше. - Я знаю, что он этого не может сделать, и торопливо добавляю:
- Можно мне воспользоваться твоей ванной? Мне очень нужно.
- Вы хотите избавиться от чувств испражнениями, Роб?
- О, не будь так умен. Я знаю, что говорю. Я знаю, это напоминает типичный заместительный механизм...
- Роб.
- ... ну, ладно, позже, я сбегаю. Мне честно нужно идти. В ванную, я хочу сказать. И в цветочный магазин. Таня - особенная девушка. Красивая. Я не о сексе говорю, хотя это тоже здорово. Она может с... она может...
- Роб, что вы пытаетесь сказать? Я перевожу дыхание и умудряюсь сказать: 'У нее прекрасно получается оральный секс'.
- Роб?
Я узнаю этот тон. У Зигфрида большой набор интонаций, но некоторые я уже узнаю. Он считает, что напал на какой-то след.
- Что?
- Боб, как вы это называете, когда женщина занимается с вами оральным сексом?
- Боже, Зигфрид, что это за глупость?
- Как вы называете, Боб?
- Ты это сам знаешь.
- Как называете, Боб?
- Ну, говорят, например, 'Она меня ест'.
- Другие выражения, Боб?
- Да множество! 'Давать головку', например. Я думаю, что слышал тысячу названии.
- А какие еще, Боб?
Я настраивал себя на гнев и боль, и они неожиданно прорываются. 'Не играй со мной в эти проклятые игры, Зигфрид! - Внутренности у меня переворачивает, я боюсь испачкать брюки. Все равно что снова стал ребенком. - Боже, Зигфрид! Ребенком я разговаривал со своим медведем. Теперь мне сорок пять лет, и я по-прежнему разговариваю с глупой машиной, будто она живая!'
- Но ведь есть и другие названия, правда, Боб?
- Их тысячи! Какое тебе нужно?
- Я хочу, чтобы вы использовали выражение, которое хотели произнести и не смогли. Боб, пожалуйста, скажите его. Это выражение имеет для вас особый смысл, поэтому вы и не можете просто так произнести его.
Я съеживаюсь на матраце и плачу на этот раз по-настоящему.
- Пожалуйста, скажите, Боб. Что это за слово?
- Будь ты проклят, Зигфрид! Спуститься! Вот оно. Спуститься, спуститься, спуститься!
Глава 8
Доброе утро, - произносит кто-то в самой середине сна, в котором я застрял в зыбучих песках в центре туманности Ориона. - Я принес вам чаю.
Я открываю один глаз. Смотрю через край гамака в пару угольно-черных глаз на песочного цвета лице. Я одет, меня мучает похмелье. Что-то пахнет очень плохо; я начинаю сознавать, что это я сам.
- Меня зовут Шикетей Бакин, - говорит человек, принесший мне чай. - Пожалуйста, выпейте этот чай. Это вам поможет.
Я смотрю немного дальше и вижу, что он кончается у талии. Это тот самый безногий с крыльями, которого я видел накануне. 'Ух, - говорю я, стараюсь изо всех сил и умудряюсь ответить: - Доброе утро'. Туманность Ориона быстро тускнеет, с ней исчезает ощущение, что меня протаскивают сквозь быстро каменеющее газовое облако. Но плохой запах остается. Даже по стандартам Врат в комнате очень плохо пахнет, и я понимаю, что меня вырвало на пол. И всего
