Клара.
Я останавливаюсь посреди аллеи, и люди натыкаются на меня.
Маленькая старушка в коротких шортах спрашивает: 'Что-нибудь случилось?'
Я смотрю на нее и не отвечаю, потом поворачиваюсь и возвращаюсь в кабинет Зигфрида.
Там никого нет, даже голограммы. Я кричу: 'Зигфрид! Где ты?'
Никого. Никто не отвечает. Я впервые нахожусь в кабинете без него. Вижу, что здесь реально, а что голограммы. Реального мало. Металлические стены, выступы проекторов. Матрац - реальный; шкаф с выпивкой - реальный; несколько других предметов мебели, которых можно коснуться, которыми можно пользоваться. Но Зигфрида нет. Нет даже стула, на котором он обычно сидит.
'Зигфрид!'
Я продолжаю кричать, сердце мое бьется в горле, в голове все вертится. 'Зигфрид!' - кричу я, и тут возникает что-то вроде дымки, потом вспышка, и вот он, в костюме Зигмунда Фрейда, вежливо смотрит на меня.
- Да, Боб?
- Зигфрид, я не убил ее! Она ушла!
- Я вижу, вы расстроены, Боб, - говорит он. - Не скажете ли, что вас беспокоит?
- Расстроен! Я больше чем расстроен, Зигфрид, я убил девятерых, чтобы спасти свою жизнь. Может, не в 'реальности'! Может, не 'целенаправленно'. Но в их глазах я их убил. В моих тоже.
- Но, Боб, - рассудительно говорит он, - мы ведь все это уже обсуждали. Она жива. Они все живы. Время для них остановилось...
- Я знаю, - вою я. - Неужели ты не понимаешь, Зигфрид? В этом-то все дело! Я не только убил ее, я и сейчас убиваю ее!
Терпеливо: 'Вы думаете, это правда, Боб?'
- Она так думает! Теперь и бесконечно - пока жива. Для нее это произошло не годы назад. Только минуты, и это продолжается всю мою жизнь. Я здесь внизу старею, стараюсь забыть, а Клара там вверху, у НН Стрельца, плавает, как муха в янтаре.
Я падаю на голый пластиковый матрац, плачу. Постепенно Зигфрид восстанавливает внешность кабинета, то тут, то там появляются знакомые декорации. На стене повисла голограмма озера Гарда, над ним воздушные лодки, а в озере купающиеся.
- Пусть боль выйдет, - мягко говорит Зигфрид. - Пусть она вся выйдет.
- А что я делаю, по-твоему? - я переворачиваюсь на пенном матраце, глядя в потолок. - Я мог бы преодолеть боль и вину, если бы она смогла. Но для нее все еще не кончилось. Она там, застряла во времени.
- Продолжайте, Боб, - подбадривает он.
- Я продолжаю. Каждая секунда - это все та же секунда в ее мозгу, та секунда, когда я отбросил ее жизнь, чтобы спасти свою. Я живу, и старею, и умру, Зигфрид, а для нее все будет тянуться эта секунда.
- Продолжайте, Боб. Выскажитесь.
- Она думает, что я предал ее, и думает это сейчас! Я не могу жить с этим!
Долгое, долгое молчание, наконец Зигфрид говорит:
- Вы живете.
- Что? - Мысли мои улетели на тысячу световых лет.
- Вы живете с этим, Боб.
- И это ты называешь жизнью? - насмехаюсь я, садясь и вытирая нос одной из его миллионов тряпок.
- Вы очень быстро реагируете на все, что я говорю, Боб, - замечает Зигфрид, - и иногда мне кажется, что ваш ответ - это контрудар. Вы парируете мои слова словами. Позвольте мне нанести еще один удар. И пусть он попадет в цель: вы живете.
- ... ну, вероятно, ты прав. - Это правда. Просто жизнь не очень приятна.
Еще одна долгая пауза, потом Зигфрид говорит:
- Боб. Вы знаете, что я машина. Вы знаете также, что мои функции - справляться с человеческими чувствами. Я не могу чувствовать чувства. Но я могу представить себе их в виде моделей, анализировать их, я могу их оценивать. Я могу это сделать для вас. Я могу это сделать даже для себя. Я могу построить парадигму, внутри которой у меня будет доступ к эмоциям. Вина? Это болезненная вещь; но поскольку она болезненна, она совершенствует поведение. Я могу так сделать, что вы будете избегать действий, вызывающих чувство вины, и это было бы полезно и для вас, и для общества. Но вы не сможете воспользоваться этим, если не почувствуете вину.
- Я чувствую ее, Зигфрид! Боже, Зигфрид, ты ведь знаешь, что я чувствую!
- Знаю, - говорит он, - что теперь вы позволили себе ощутить ее. Теперь она открыта, и вы можете позволить ей действовать, приносить вам пользу, а не таиться внутри вас и вызывать только боль. Для этого я и существую, Боб. Вызвать наружу ваши чувства, чтобы вы могли ими воспользоваться.
- Даже плохие чувства? Вина, страх, боль, зависть?
- Вина. Страх. Боль. Зависть. Мотиваторы. Усовершенствователи. Те качества, Боб, которыми я сам не обладаю, разве что в гипотетическом смысле, когда создаю парадигму и углубляюсь в нее.
Еще одна пауза. У меня странное ощущение. Паузы Зигфрида должны либо позволить его аргументам глубже проникнуть в мое сознание, либо дать ему возможность рассчитать новый, более сложный аргумент. Но на этот раз, мне кажется, не то и не другое. Он думает, но не обо мне. Наконец он говорит:
'Теперь я могу ответить на вопрос, который вы мне задали, Боб'.
- Вопрос? Какой?
- Вы меня спросили: 'И это можно назвать жизнью?' И я отвечаю, да. Именно это называется жизнью. И в своем гипотетическом плане я очень завидую вам.
