странно, мне действительно лучше. - Да. Кажется. Не то, что называется хорошо. Но лучше.
- Отдохните немного, Боб.
Мне это замечание кажется глупым, и я ему говорю об этом. У меня осталось столько энергии, как у сдохшей неделю назад медузы, и мне ничего не остается, как отдыхать.
Но я чувствую себя лучше. 'Я чувствую, - говорю я, - будто наконец позволил себе ощутить свою вину'.
- И пережили это.
Я обдумываю его слова. 'Кажется, да', - говорю я.
- Обсудим вопрос о вине, Боб. Почему вина?
- Потому что я отбросил девять человек, чтобы спастись самому, идиот.
- Вас кто-нибудь обвинял в этом? Кроме вас самого?
- Обвинял? - Я снова прочищаю нос, думая. - Нет. А зачем? Вернувшись назад, я стал чем-то вроде героя. - Я думаю о Шики, таком по-матерински добром, о Френси Эрейра, который обнимал меня, позволяя выплакаться, несмотря на то что я убил его двоюродную сестру. - Но их там не было. Они не видели, как я прочистил баки, чтобы выбраться.
- Вы прочистили баки?
- О, дьявол, Зигфрид, - говорю я, - не знаю. Я собирался. Я протянул руку к кнопке.
- Как вы думаете, мог ли корабль, который вы планировали покинуть, очистить соединенные баки шлюпок?
- А почему бы и нет? Не знаю. Во всяком случае, - говорю я, - ты не сможешь придумать оправдания, о котором я бы уже не подумал. Я знаю, что, может быть, Клара и Дэйн нажали свою кнопку раньше меня. Но я протянул к своей руку!
- И как вы думаете, какой корабль при этом должен был освободиться?
- Их. Мой, - поправляюсь я. - Не знаю.
Зигфрид серьезно говорит: 'В сущности, вы поступили очень разумно. Вы знали, что все выжить не могут. Для этого не было времени. Единственный выбор заключался в том, умрут ли все или только некоторые. Вы решили, что лучше пусть выживут некоторые.
- Вздор! Я убийца!
Пауза, цепи Зигфрида обрабатывают мои слова. 'Боб, - осторожно говорит он, - мне кажется, вы себе противоречите. Разве вы не сказали, что они все еще живы в этой разрывности?'
- Да, они живы! Время для них остановилось!
- Тогда как же вы можете быть убийцей?
- Что?
Он повторяет: 'Как вы можете быть убийцей, если никто не умер?'
... - не знаю, - говорю я, - но, честно, Зигфрид, я больше не хочу об этом говорить сегодня.
- Вы и не должны, Боб. Не знаю, представляете ли вы, чего достигли за последние два с половиной часа? Я горжусь вами!
И странно, нелепо, но я верю, что все его чипы, голограммы, цепи хичи - все это мною гордится, и мне приятно в это верить.
- Вы можете уйти в любое время, - говорит он, вставая и очень жизнеподобно отходя к креслу. Он даже улыбается мне. - Но я хотел бы показать вам кое-что.
Мои защитные механизмы сносились до предела. Я только спрашиваю: 'Что именно, Зигфрид?'
- Другую нашу возможность, о которой я упоминал, Боб, - говорит он, - но которую мы никогда не использовали. Я хотел бы показать вам другого пациента, из прошлого.
- Другого пациента?
Он мягко говорит: 'Посмотрите в угол, Боб'.
Я смотрю...
... там стоит она.
- Клара! - И как только я ее вижу, я тут же понимаю, откуда ее взял Зигфрид: у машины, с которой Клара консультировалась на Вратах. Она висит, положив руку на стойку, ноги ее легко шевелятся в воздухе, она оживленно говорит: широкие черные брови нахмурены, она улыбается, все ее лицо улыбается, потом расслабляется.
- Если хотите, можете услышать, что она говорит, Боб.
- А я хочу?
- Необязательно. Но бояться здесь нечего. Она любила вас, Боб, любила, как умела. Как и вы ее.
Я долго смотрю, потом говорю: 'Убери ее, Зигфрид'.
В восстановительной комнате я чуть не засыпаю на мгновение. Никогда я не чувствовал себя так спокойно.
Я умываюсь, выкуриваю еще одну сигарету и выхожу на яркий рассеянный дневной свет под Пузырем, и все кажется хорошим и дружеским. С любовью и нежностью я думаю о Кларе, в глубине сердца я прощаюсь с ней. Потом вспоминаю о С.Я., с которой у меня сегодня свидание. Я еще не опоздал на него. Но она подождет. Она хороший товарищ, почти как Клара.
