черная дыра или, более точно, сингулярность в состоянии чрезвычайно быстрого вращения.
- Я знаю, что это такое, Зигфрид.
- Да. Знаете. Из-за этого вращения относительная скорость того, что называется порогом событий сферы разрывности Шварцшильда превышает скорость света, и потому объект не является на самом деле черным: его можно видеть в так называемом излучении Черенкова. Именно поэтому, а также из-за необходимости изучить другие аспекты сингулярности, ваша экспедиция и получила гарантированную премию в десять миллионов долларов, которые, вдобавок к различным дополнительным выплатам, и составляют основу вашего теперешнего состояния.
- И это я знаю, Зигфрид.
Пауза.
- Не скажете ли, что еще вы об этом знаете, Боб?
Пауза.
- Не знаю, смогу ли я, Зигфрид.
Снова пауза.
Он даже не побуждает меня попробовать. Он знает, что ему этого не нужно. Я сам хочу попробовать и начинаю подражать его манерам. Есть тут что-то такое, о чем я не могу говорить, что-то пугающее меня до мозга костей: но, помимо этого главного ужаса, есть нечто, о чем я могу говорить, и это нечто - объективная реальность.
- Не знаю, хорошо ли ты разбираешься в сингулярностях, Зигфрид.
- Может, вы будете просто говорить, как будто я знаю, Боб.
Я откладываю сигарету и зажигаю новую.
- Ну, - начинаю я, - ты знаешь, и я знаю, что если бы ты действительно хотел знать, то где-то в банках информации есть все сведения о сингулярностях, и там информации больше и она гораздо точнее, чем у меня... Дело в том, что черные дыры - это ловушки. Они искривляют свет. Они искривляют время. Если попадешь туда, вырваться невозможно. Только... только...
Немного погодя Зигфрид говорит: 'Если хотите поплакать, плачьте, Боб'. Поэтому я вдруг осознаю, что это и делаю.
- Боже! - говорю я и прочищаю нос в одну из тряпок, которые он заботливо держит у матраца. Он ждет.
- Только я выбрался, - говорю я.
И тут Зигфрид делает то, чего я никак от него не ожидал: он шутит. 'Это, - говорит он, - совершенно очевидно, потому что вы здесь'.
- Я чрезвычайно устал, Зигфрид, - говорю я.
- Да, я знаю, Боб.
- Я бы хотел выпить.
Щелк.
'Только что за вами открылся шкаф, - говорит Зигфрид.
- В нем очень хорошее шерри. К сожалению, вынужден сказать, что оно сделано не из винограда; служба здоровья не позволяет такую роскошь. Но не думаю, чтобы вы почувствовали, что оно сделано из природного газа. Да, и к нему добавлено немного ТГК (тетрагидроканнабинол, лекарственное средство, которое готовят из марихуаны. - Прим, перев.) для успокоения нервов'.
- Святый Боже! - говорю я, уже исчерпав всю свою способность удивляться. Шерри, как он и сказал, очень хорошее, и я чувствую распространяющуюся внутри теплоту.
- Ну, хорошо, - говорю я, поставив стакан. - Ладно. Когда я вернулся на Врата, экспедицию уже объявили погибшей. Прошел почти год сверх срока. Ведь мы были почти внутри горизонта событий. Ты разбираешься в растяжении времени?.. Ну, неважно, - говорю я, прежде чем он может ответить, - вопрос риторический. Хочу сказать, что произошло то, что называется растяжением времени. Вблизи сингулярности происходит временной парадокс. По нашим часам прошло 15 минут, а по часам Врат... или любым другим часам в нерелятивистской вселенной - почти год. И...
Я наливаю себе еще, потом храбро продолжаю:
- И если бы мы приблизились еще, то двигались бы все медленней и медленней. Медленней, и медленней, и медленней. Чуть ближе, и пятнадцать минут растягиваются на десятилетие. Еще чуть ближе - и на целое столетие. Мы были близко. Мы были почти в западне, все мы.
Но я выбрался.
Я вспоминаю кое-что и смотрю на часы. 'Говоря о времени. Я уже на пять минут превысил свое время'.
- У меня сейчас нет других сеансов, Боб.
Я смотрю на него. 'Что?'
Мягко: 'Я очистил свое расписание перед встречей с вами, Боб'.
Я не говорю снова 'Святый Боже', но, несомненно, думаю. 'Я чувствую себя прижатым к стене, Зигфрид!' - сердито говорю я.
- Я не заставляю вас оставаться дольше. Боб. Я просто говорю, что у вас есть выбор.
Я обдумываю это некоторое время.
- Для компьютера ты поразительно умен, Зигфрид, - говорю я. - Ну, ладно. Видишь ли, если нас рассматривать как одно целое, мы не могли вырваться. Наши корабли были пойманы, они зашли далеко за пункт возможного возвращения, и у нас всех просто не было выхода. Но старина Дэнни А., он умный парень. И он все знал о лазейках в законах. Как одно целое, мы были обречены.
- Но мы же не были единым целым! Мы были двумя кораблями! И если бы могли каким-то образом передать ускорение от одной части другой - толкнуть одну часть глубже в колодец и одновременно другую часть толкнуть наружу - вот эта часть целого могла освободиться!
Долгая пауза.
- Почему бы вам не выпить еще, Боб? - утешающе говорит Зигфрид. - После того, как перестанете плакать.
Глава 30
Страх! Я ощутил такой ужас, что больше ничего не мог чувствовать: чувства мои были перенасыщены страхом: не знаю, кричал ли я, но я делал то, что говорил Дэнни А. Мы состыковали корабли и закрепили их, шлюпка к шлюпке, и стали заталкивать оборудование, инструменты, одежду - все, что движется, в первый корабль, чтобы освободить место для десяти человек во втором. Из рук в руки, вперед и назад, мы перебрасывали грузы. Почки Дэйна Мечникова должны были прийти в ужасное состояние: он в шлюпке настраивал приборы так, чтобы за раз вытолкнуть все запасы водородно-кислородной смеси. Переживем ли мы это? Мы не знали. Оба пятиместника бронированы, и мы не думали, что можно повредить корпуса из металла хичи. Но содержимое корпусов - это мы, все десятеро, мы будем в том корабле, который должен вырваться. И, может быть, вырвется только желе из наших тел. У нас были только минуты, совсем немного. Я не менее двадцати раз за эти десять минут проходил мимо Клары, и только в первый раз мы поцеловались. Вернее, наши губы почти соединились.
