Он почти вздыхает. 'Мы снова за то же. Боб?'
- Да, черт возьми! - Странно, теперь я меньше нервничаю; я снова втянул его в спор, и опасность отступила.
- Правда, Боб, я машина. Но я машина, созданная, чтобы понимать, что такое человек, и поверьте мне, Боб, я хорошо сделан.
- Сделан! Зигфрид, - говорю я рассудительно, - ты не человек. Ты можешь знать, но не можешь чувствовать. Ты себе не представляешь, каково это принимать человеческие решения и нести груз человеческих эмоций. Ты не представляешь, каково это связывать друга, чтобы не дать ему совершить самоубийство. Каково, когда умирает тот, кого ты любишь. Знать, что это твоя вина. Испугаться до потери рассудка.
- Я все это знаю, Боб, - мягко отвечает он. - Правда, знаю. И хочу выяснить, почему вы испытываете такие бурные чувства. Не поможете ли вы мне?
- Нет!
- Но ваше возбуждение, Боб, доказывает, что мы приближаемся к основной боли...
- Убери свое проклятое сверло с моего нерва! - Но эта аналогия ни на секунду не сбивает его: его цепи сегодня хорошо настроены.
- Я не ваш дантист, Боб, я ваш аналитик, и я говорю вам...
- Перестань! - Я знаю, что должен увести его от того места, где боль. С того первого дня я не пользовался формулой С.Я., но теперь хочу снова воспользоваться ею. Я произношу слова и превращаю его из тигра в котенка: он ложится на спину и позволяет мне чесать ему брюшко, и я приказываю ему воспроизвести отрывки его сеансов с привлекательными и очень изворотливыми женщинами. И остальная часть часа проводится у замочной скважины. И я в очередной раз благополучно покидаю его кабинет.
Или почти благополучно.
Глава 28
Из нор, в которых спрятались хичи, из звездных пещер, сквозь туннели, которые они прорубили, залечивая нанесенные ими шрамы... Боже, как в лагере бойскаутов: мы пели и резвились все девятнадцать дней после поворотного пункта. Никогда в жизни я себя лучше не чувствовал. Частично это было освобождение от страха: когда достигаешь поворотного пункта, начинаешь легче дышать, так всегда бывает. Частично потому, что первая часть пути оказалась тяжелой. Мечников и два его любовника большую часть времени уединялись, оставляя меня с Сузи, которая проявляла ко мне гораздо меньше интереса, чем за одну ночь недели, проведенной на Вратах. Но, главным образом, для меня это объяснялось тем, что я становился все ближе и ближе к Кларе. Дэнни А, помогал мне с расчетами: он преподавал на курсах на Вратах, и, возможно, он ошибался, но лучшего источника у меня не было, поэтому я верил ему на слово; он рассчитал, что после поворотного пункта мы должны пройти еще около трехсот световых лет - предположение, разумеется, но достаточно близкое. Первый корабль, на котором находилась Клара, на пути к поворотному пункту все дальше и дальше уходил от нас: в этом пункте мы делали около десяти световых лет в сутки (так утверждал Дэнни). Пятиместник Клары вылетел на тридцать секунд раньше нас, так что все сводилось к простой арифметике; примерно один световой день. 3 на 10 в десятой степени сантиметров на 60 секунд на 60 минут на 24 часа... на поворотном пункте Клара опережала нас на добрых семнадцать с половиной миллиардов километров. Казалось, это очень далеко, да так оно и было. Но после поворотного пункта мы с каждым днем становились все ближе, следуя за ней по тому же отверстию в пространстве, которое просверлили для нас хичи. Где проходил мой корабль, ее уже прошел. Я чувствовал, что мы их догоняем: иногда мне казалось, что я ощущаю ее запах.
Когда я сказал что-то подобное Дэнни А., он странно посмотрел на меня. 'Ты представляешь себе, что такое семнадцать с половиной миллиардов километров? Целую солнечную систему можно поместить между нами и ими. Почти точно: большая полуось орбиты Плутона - 39 с небольшим астрономических единиц'.
Я рассмеялся, чуть смущенный. 'Это просто фантазия'.
- Тогда поспи, - ответил он, - и пусть тебе приснится сон об этом. - Он знал, что я испытываю к Кларе; весь корабль знал, даже Мечников, даже Сузи, и, может, это тоже фантазия, но мне казалось, что все желают нам добра. Мы все друг другу желали добра и строили сложные планы, как собираемся использовать свои премии. У меня и Клары, по миллиону у каждого, получалось очень неплохо. Может, недостаточно для Полной медицины, но много еще всякого хорошего. По крайней мере Большая медицина, что означало по-настоящему хорошее здоровье, если не произойдет чего-нибудь чрезвычайного, на тридцать-сорок лет. А на оставшееся можно хорошо прожить: путешествия, дети! Отличный дом в приличном районе... минутку, останавливал я себя, дом в каком месте? Не на пищевых шахтах. Может быть, вообще не на Земле. Захочет ли Клара вернуться на Венеру? Но я не мог себе представить, что веду жизнь туннельной крысы. И не мог также представить себе Клару в Далласе или Нью-Йорке. Конечно, думал я, желания далеко опережают реальность. Если мы действительно что-нибудь найдем, несчастный миллион на человека будет только началом. Тогда у нас будут любые дома, какие пожелаем, и в любом месте; и Полная медицина, и трансплантанты, которые сохранят нам молодость, и здоровье, и красоту, и сексуальную мощь, и...
- Тебе действительно пора уснуть, - сказал с соседнего гамака Дэнни А. - Ты сильно бьешься в гамаке, это предупреждение.
Но мне не хотелось спать. Я был голоден, и не было причины, почему бы не поесть. Девятнадцать дней мы придерживались строгой дисциплины в еде: так всегда поступают в первой части пути. Но как только достигнут поворотный пункт, вы знаете, сколько можно съесть за оставшуюся часть пути: вот почему некоторые старатели возвращаются растолстевшими. Я выбрался из шлюпки, где лежали Сузи и оба Дэнни, и тут понял, почему хочу есть. Дэйн Мечников готовил жаркое.
