другими измерениями? Они просто исчезли.
Альберт счастливо пыхтел трубкой и смотрел на меня с таким удовлетворением, словно объяснил что-то важное.
Я ждал продолжения. Так как он молчал, я почувствовал раздражение.
– Альберт, я знаю, тебе нравится время от времени щипать меня, просто чтобы поддержать интерес, но какого дьявола должно значить «они просто исчезли»?
Он усмехнулся. Я видел, что он доволен.
– Они исчезли из нашего восприятия. Это не означает, что они уничтожены. Вероятно, это просто значит, что они очень малы. Сморщились до такой степени, что перестали быть видимыми.
Я гневно посмотрел на него.
– Объясни мне, как измерение может сморщиться!
Он улыбнулся.
– К счастью, не могу. Я говорю, «к счастью», потому что если бы мог, объяснение было бы чисто математическое, и вы сразу остановили бы меня. Однако я могу пролить некоторый свет на случившееся. Говоря «сморщились», я имел в виду, что они больше не регистрируются. Позвольте привести иллюстрацию. Подумайте о точке – скажем, кончике вашего носа...
– Послушай, Альберт! Мы уже обсудили трехмерное пространство!
– Кончик вашего носа, – повторил он. – Соотнесите эту точку с какой-нибудь другой, скажем, с вашим кадыком. Кончик ваше носа на столько миллиметров выше, дальше по ширине и дальше по длине – таким образом вы обозначаете точки x, y и z на оси координат. Можете обозначить их какими угодно буквами, но, – он перевел дыхание. – Но для любых нормальных целей вам не нужно точно определять эти координаты, потому что расстояния настолько невелики, что мало что означают. Вот так, Робин! Поняли?
Я счастливо ответил:
– Мне кажется, что почти.
– Отлично, – сказал он, – потому что это почти верно. Но, конечно, не так просто. Эти недостающие шесть измерений – они не только малы, они еще и изогнуты. Они подобны маленьким кругам. Маленьким свернутым спиралям. Они никуда не уходят. Они просто сворачиваются.
Он замолчал, посасывая трубку и одобрительно глядя на меня.
Он снова меня щиплет. Было в этих невинных глазах нечто такое, что заставило меня спросить:
– Альберт, один вопрос. Правда ли то, что ты мне рассказываешь?
Он колебался. Потом пожал плечами.
– Правда, – основательно сказал он, – это очень тяжелое слово. Я еще не готов говорить о реальности, а вы именно ее имеете в виду под «правдой». Эта модель очень, очень хорошо помогает объяснить положение. Она вполне может считаться «правдой», по крайней мере до тех пор, пока не появится новая модель. Но, к несчастью, если вы помните, – сказал он, закидывая голову, как всегда поступает, цитируя самого себя, – как однажды сказал мой плотский оригинал, математика «истинна», когда она «реальна» и наоборот. Существует еще много элементов, которые я здесь не охарактеризовал. Мы еще не коснулись теории струн, или принципа неопределенности Гейзенберга, или...
– Дай отдохнуть, пожалуйста, – взмолился я.
– С радостью, Робин, – сказал он, – потому что вы очень старательно пытались разобраться. Я ценю ваше внимание. Теперь есть некоторая надежда, что вы поймете Врага и, что еще важнее, поймете основное строение вселенной.
– Еще важнее! – воскликнул я.
Он улыбнулся.
– В объективном смысле, о да, Робин. Гораздо важнее знать, чем делать, и не имеет особенного значения, кто знает.
Я встал и прошелся. Мне казалось, мы говорим очень давно, и я решил, что это хорошо, потому что именно этого я и хотел. Я сказал:
– Альберт? Сколько времени длилась эта твоя лекция?
– Вы имеете в виду галактическое время? Посмотрим. Да, чуть меньше четырех минут. – Он увидел мое лицо и торопливо добавил: – Но мы уже проделали почти треть пути, Робин! Еще пару недель, и мы будем у Сторожевого Колеса!
– Пару недель!
Он озабоченно посмотрел на меня.
– Мы все еще можем остановиться... Нет, конечно, нет, – сказал он, наблюдая за мной. Какое-то время он выглядел нерешительным, потом принял решение. И совсем другим тоном сказал: – Робин. Когда мы говорили обо «мне», когда я не являюсь вашей программой, вы сказали, что не верите мне. Боюсь, вы были правы. Я был не совсем откровенен с вами.
Никакие другие слова не могли больше поразить меня.
– Альберт! – завопил я. – Ты мне лгал? Но это невозможно!
Он виновато ответил:
– Совершенно верно, Робин, я вас никогда не обманывал. Но говорил не все.
– То есть ты что-то испытываешь, когда тебя выключают?
– Нет. Я вам уже говорил. Нет «меня», который мог бы испытывать.
– Тогда что, ради Бога?
– Кое-что я... ощущаю... кое-что такое, что вам совершенно неизвестно, Робин. Когда я сливаюсь с другой программой, я становлюсь ею. Или им. – Он подмигнул. – Или ими.
– И ты больше не такой, как прежде?
– Да, это верно. Не такой. Но... может быть... лучше.
И время шло, и время шло, и бесконечный перелет продолжался.
Я делал все, что можно было.
Потом делал все это повторно. Потом еще кое-что. Потом даже начал серьезно думать о предложении Альберта побыть пару недель «в готовности», и это так меня напугало, что даже Эсси заметила.
Они выписала мне рецепт.
– У нас будет пирушка, – провозгласила Эсси, а когда Эсси говорит, что будет пирушка, можно расслабиться и наслаждаться ею.
Это, конечно, не значит, что я именно так и поступил. Во всяком случае не сразу. Я был не в настроении для пирушки. Еще не успел отойти от шока своей «смерти» в доме на Таити. Не перестал нервничать от перспективы снова встретиться с Убийцами – с миллионами их – и у них дома. Дьявольщина, я еще даже не разобрался со всем, что произошло в моей жизни, начиная от отвратительного умственного срыва, когда я был ребенком, смерти матери, катастрофы в черной дыре и вплоть до настоящего. Жизнь у каждого полна трагедий, катастроф и срывов. Продолжаешь жить, потому что временами бывает и хорошее, которое возмещает плохое, или по крайней мере ты надеешься, что возместит, но. Боже мой, через какое количество несчастий мы проходим! А когда живешь долго, и не только долго, но и быстро, эти несчастья только умножаются.
– Старый брюзга, – рассмеялась Эсси, поцеловав меня в рот, – подбодрись, просыпайся, развлекайся, какого дьявола, потому что завтра мы умрем, верно? А может, и нет.
Она очень энергичная женщина, моя Эсси. И плотская, которая послужила моделью, и портативная, которая сейчас делит со мной жизнь, и не будем углубляться в споры по поводу того, что означает «энергичная».
Поэтому я постарался улыбнуться, и, к моему изумлению, это мне удалось. А
