Голос вождя стал торжественным, даже с этаким кликушеским завыванием, как у плохого оратора на каком-нибудь народном празднике типа Седьмого ноября или Первого мая.
– Я видел у вас гвозди… наверняка есть и железные топоры… Торгуете?
– Нет, лишь иногда особо доверенные лица встречаются с купцами. В особом месте.
– А купцы откуда? С юга?
– Нет, с севера. Там есть большие и могучие города. Мы не хотим, чтобы тамошние люди про нас слишком много знали.
– Большие города на севере? – Баурджин удивленно покачал головой. – Вот уж никогда не слышал.
Гамильдэ-Ичен вдруг возмутился:
– Как это не слышал? А разве я тебе про них не рассказывал? Ну, года три назад, что ли…
– Может, и рассказывал, – повернулся к нему нойон. – Но я не помню.
Дальше вождя подробнейшим образом расспросили про дороги на юг. Точнее, попытались расспросить, но хитрый старик увернулся от обстоятельного ответа, сославшись на то, что гостей все равно поведут проводники.
– Они доведут вас только до большой реки, – предупредил Черр-Нор. – А уж дальше вы сами. Ну, спрашивайте еще! Женщины? Да есть, есть… просто они все заняты разным трудом, и нечего им глазеть на приезжих. Нет, мы не пасем скот. Только охотимся, а женщины собирают все, что дает лес. Есть несколько полей, только зимы бывают суровые… вот, как прошлая… – Вождь поглядел на гостей и неожиданно улыбнулся: – Ну а нынешняя зима уж точно выдастся теплой!
Барджин уже больше не знал, что и спросить. Вроде бы старик ничего не скрывал, да и к чему? Какое дело кочевникам до затерянного среди непроходимых лесов рода? У них, у кочевников, и своих забот полон рот, тем более – сейчас. И какой толк от людей Большого Двуногого в предстоящей войне за власть в монгольских степях и сопках? Никакого. А значит, не стоит больше ничего и выспрашивать, погулеванить завтра на празднике, раз уж так просят, да пуститься в обратный путь. Да, хорошо бы договориться с проводниками, чтобы по пути невзначай не столкнуться с отрядами Джамухи. Какими-нибудь охотничьими тропами, здесь ведь их много…
– Я все рассказал, – подняв деревянную кружку с брагой, Черр-Нор ухмыльнулся. – Теперь спрошу вас.
– Спрашивай, уважаемый, – усмехнулся нойон. – Что сможем – расскажем, а не сможем – уж не взыщи.
Старик долго и нудно расспрашивал гостей о том, откуда они взялись. О племенах, о кланах, о могучих кочевых союзах. Судя по вопросам, его сильно беспокоила безопасность рода.
– Никому твой род не нужен, уважаемый Черр-Нор, – с хохотом заверил Гамильдэ-Ичен. – Уж ты мне поверь. Там делят власть, стада и пастбища – непроходимые чащобы далеко на севере не интересны никому.
– И слава богам, – заулыбался вождь. – Слава…
Дверь вдруг резко отворилась. Вошел Каир-Ча – важный, в отороченной лисьими хвостами безрукавке и шитой бисером налобной повязке. Молча поклонясь, взглянул на вождя.
– Идемте, – Черр-Нор поднялся на ноги, – прогуляемся по селенью с новым взрослым. Таков обычай.
Обычай так обычай. Гости вытерли руки о пучки травы и вслед за стариком и юношей вышли из дома.
– Ну и вид у тебя, нойон! – со смехом шепнул вдруг Гамильдэ-Ичен. – Дээл разодран, будто это тебя, а не того несчастного паренька драл в распадке медведь.
– На себя посмотри, – парировал Баурджин. – Такая же история.
– Да ладно, такая, – юноша уже смеялся вовсю. – У меня-то край аккуратно оторван, а у тебя, нойон, уж не обижайся, пожалуйста, ну, точно, словно когтями драли! Аж лоскутами висит.
Нойон тоже расхохотался:
– Ну и пусть висит. Пущай местные думают, что у нас так принято. А ведь, может статься, с моего разодранного дээла и выйдет толк.
– Да какой же толк может быть с разодранного дээла? – Гамильдэ-Ичен еще пуще расхохотался, аж заикал, бедняга.
Тем временем Черр-Нор и Каир-Ча в сопровождении молодых нарядно одетых мужчин дожидались их на углу улицы.
– Каир-Ча путь идет первым, – объяснил вождь. – Вы – сразу за ним. Ну а все остальные – за вами.
В воздухе уже плавился вечер, летний, теплый и тихий, с голубым, быстро обретающим синеву небом, оранжевым закатными солнцем, разноцветными – золотисто-красно-бордовыми – облаками и белесым месяцем в окружении таких же бесцветных звезд. Шли тихо, лишь на запястьях у воинов позвякивали браслеты.
А вот едва вышли на площадь…
Едва процессия показалась на площади, как собравшиеся там люди – судя по количеству, почти все население поселка – подняли такой шум и гвалт, какой иногда устраивают младшие школьники на уроках у «доброй» учительницы. Мужчины и старики, женщины и дети – в общем, все приветствовали Каир-Ча как героя. А тот, важно выпятив нижнюю губу, принимал поздравления с крайне невозмутим видом. Настоящий индеец! Гурон, мать ити… Оцеола, вождь семинолов.
– А медведя-то, между прочим, мы забили, – негромко напомнил Гаимльдэ-Ичен. – Не понимаю, почему этому малолетнему черту вся слава?
– Потому что он свой, Гамильдэ, – Баурджин усмехнулся в ответ. – А мы с тобой – чужаки.
– Ну да, – юноша качнул головой, – конечно.
Юные девушки в легких одеждах осыпали Каир-Ча полевыми цветами – колокольчиками, васильками, фиалками.
– Вот бы и нас так, – завистливо прошептал Гамильдэ-Ичен.
И – как по приказу – цветы посыпались и на гостей. Только не колокольчики, а другие. И даже скорей не цветы, а травы – шалфей, зеленый лук, еще какие-то пахучие желтые цветочки, укроп даже!
Так и шли…
Мимо ликующих, празднично одетых людей, мимо застывших, словно статуи, воинов с короткими копьями, мимо идолов с медвежьими черепами. Рядом с идолами в землю были вкопаны два больших – прямо-таки огромных – горшка, почему-то напомнившие Баурджину-Дубову котлы для варки асфальта. С чего бы такие воспоминания? Наверное, из кинофильма «Путевка в жизнь». Рядом с котлами лежали дрова и круглые камни. Целая вереница подростков, годками чуть младше виновника торжества, с радостными криками таскала в котлы воду из расположенного в самом конце улицы колодца.
Семь раз обойдя идолов, праздничная процессия вернулась обратно к гостевому дому. Баурджин наклонился – подтянуть штанину, – замешкался, исподволь оглядывая двор. Вот – совсем низко от земли – крыша, за ней какая-то пристройка, как видно – амбар, рядом с ним – приготовленные для ремонта изгороди жерди…
Не заходя в дом, вождь и юный герой попрощались с гостями до завтра.
– Сейчас – пейте, ешьте, отдыхайте – не забудьте, вот-вот придут девы! – радостно потирая руки, смеялся старик.
Каир-Ча, напротив, был словно бы чем-то смущен и прятал глаза. Наверное, совестно стало – ему ведь сегодня был основной почет. Вот даже и не простился толком, лишь буркнул что-то. Вот и спасай таких!
Баурджин задержался у двери… Походил, пиная ногами траву… подобрал какую-то палочку… От нечего делать, принялся обстругивать ее ножиком…
– Эй, князь! – выглянул из дома заждавшийся Гамильдэ-Ичен. – Ты что там застрял? Девок ждешь? Давай-ка лучше выпьем.
– Выпьем… – громко захохотал нойон. – Когда там они еще придут, эти девки.
Вошел.
И, сграбастав Гамильдэ-Ичена за шиворот, прижал к стене:
– Ты знаешь, чем мы будем на завтрашнем празднике?
