– Ну, Прохор, вставай, – произнесла фигура знакомым насмешливым голосом. – Хватит, ровно свинья, в грязи-то валяться.
Незнакомец подошел ближе, и быстро поднявшийся на ноги Прохор с облегчением признал в нем приказчика Иванку Леонтьева. В свете луны хорошо было видно, как с одежки его стекают капли, а когда приказчик повернулся – стал заметен и быстро расплывающийся под левым глазом синяк.
– Здорово ты меня шандарахнул, – скривив губы, признался Иван. – Прямо в ручей сбил, молодец! Хорошо, не пистоль с собой взял – палаш да ножик.
Глава 11.
Хлеб – всему голова
Современники имели все основания упрекать монахов, богатых дворян и купцов в том, что они спекулировали хлебом и обогащались за счет голодающего народа.
Иванко не стал ни о чем расспрашивать Прохора. Оба быстро возвратились на постоялый двор и тут же улеглись спать. А вот уж когда выспались…
– Ну? – Отправив Митрия к двери следить, чтобы никто не подслушал, приказчик пристально уставился на молотобойца. – Давай рассказывай, Проша.
– Об чем? – Прохор невесело усмехнулся. – Подумаешь, лиходей ночной напал, эко дело! Тут таких лиходеев…
– Постой, постой, – жестко скривив губы, перебил его Иван. – Дело твое только на первый взгляд простое, вернее – таким кажется. Не всякий тать с двумя самострелами по посаду таскается! Да и на случайного прохожего засаду устраивать – не слишком ли глупо?
Молотобоец воспрянул духом:
– Вот и я мыслю, что глупо! Лиходей-то меня, верно, спутал.
– Спутал? – задумчиво переспросил приказчик. – Может быть… А если не спутал? – Он перевел взгляд на внимательно прислушивающегося к разговору Митрия и вдруг улыбнулся: – А ну, Мить, представь, что это именно на нашего Прохора устроили засаду. Подумай-ка, почему б так?
Митька почесал затылок, немного посидел в тишине, пару раз кашлянул, а уж потом не торопясь, рассудительно и размеренно, изложил свои мысли. А мысли были такие: если засада была устроена именно на Прохора (а все говорило об этом), то явно не с целью ограбления – чего возьмешь с нищего молотобойца? Тогда зачем? А затем, что Прошка чем-то кому-то не угодил иль помешал. Иль знал что- нибудь этакое, что кому-то спокойно спать не давало.
– А что ты мог знать такого тайного, Проня? – Митрий искоса посмотрел на приятеля. – Ну, поведай, что мне рассказывал о таможенном монахе Ефимии – вряд ли у тебя еще какая тайна найдется, за которую башки можно лишиться.
– О таможенном монахе? – Иванко резко вскинул голову. – Что-то ты, Прохор, мне об этом не рассказывал.
А Прошка ничего не ответил, лишь бросил на Митьку презрительный взгляд – мол, выдал, пес, а ведь обещал молчать.
– Ты глазами-то на меня не сверкай, – немедленно возмутился Митрий. – Не предаю я тебя, а, наоборот, спасаю. Ты, Проня, мне вместо брата родного, я тебя живым видеть хочу, а не мертвым. Дело-то, смотри, каким боком вышло! Ежели б Иван за тобой не пошел…
– «Не пошел», – передразнил Прохор. – Как же ты, Иване, так ходить научился, что я тебя за собой и слыхом не слыхивал… ну, почти.
– Учен. – Скривившись, приказчик осторожно потрогал рукою синяк. – Только, видать, плоховато.
– Надо же! – заинтересовался Митрий. – Ты вообще много чему учен: и конной скачке, и палашному да пищальному бою, и речи аглицкой. Экие ушлые приказчики в Холмогорах! Не приказчики, чуды ходячие.
Отрок неожиданно поднялся с лавки и подбоченился – видать, все ж таки обидел его Прошкин взгляд, – правда, смотрел он сейчас не на старого своего приятеля, а на холмогорского торгового человека Иванку.
– Все-то ты умеешь, – понизив голос, продолжал Митрий. – Всему-то учен. И пищальники обозные тебе подчинялись, словно ты им родной отец-воевода, и вопросы ты все время задаешь – для торгового человека странные. О московском обозе расспрашиваешь, о таможеннике убитом. И грамот у тебя полно, да все – к важным людям: к архимандриту, к Дарье-игуменье… В общем, так… – Отрок немного помолчал, глядя прямо в карие глаза приказчика. – Ты, Иване, про нас все знаешь, а мы про тебя, получается, ничего. Кому служим – один Бог знает. Нет, нет, только не ври больше, что ты человек торговый, видывали мы торговцев, а ты… Ты, может, соглядатай свейский, а?
При последних словах Митьки Прохор сжал кулаки. Приказчик дернулся.
– Сиди! – угрожающе бросил молотобоец. – Не успеешь и палаш выдернуть – припечатаю к стенке.
– Да знаю, припечатывал уже! – К удивлению Прохора и Митьки, Иванко вдруг откинулся спиной к стенке и зашелся в смехе.
– Ой, не могу, – утирая выступившие на глазах слезы, удивлялся приказчик. – Послух, говоришь, свейский? Ну, Митрий, ну, уморил… А вообще, да. – Он вдруг резко оборвал смех и обвел двух приятелей совершенно серьезным взглядом. – Вот что, парни, никакой я не приказчик, ты, Митрий, прав – четко все уловил, молодец. Но со свейским соглядатаем, конечно, погорячился…
– Да кто ж ты такой?! – не выдержав, закричал Прохор и вдруг тут же сконфузился. – Хотя оно, конечно, жизнь ты мне спас, то так…
Приказчик снова улыбнулся:
– Кто я такой, спрашиваете? А ну-ка, Димитрий, подопри дверь… Вот так…
Нагнувшись, Иванко медленно стянул с левой ноги сапог и протянул Прохору:
– Оторви-ка подметку.
Пожав плечами, молотобоец, напрягшись, исполнил требуемое и с удивлением вытащил наружу спрятанный кусочек пергамента.
– Митрий, возьми, – распорядился Иван. – Прочитай.
– «Грамота сия дана Ивану Леонтьеву сыну, разбойного приказу дьяка Тимофея Соли товарищу…» Ну ничего себе! – Митька негромко присвистнул. – Дьяка разбойного приказу товарищ! Так ты, никак, беломосец?! Иль того больше – боярин?
– Из детей боярских, – скромно пояснил Иванко. – Почти так же был нищ, как и вы. Больше года уже, после смерти батюшки, служу государству Российскому, как и вы, надеюсь, теперь служить будете, ибо только власть государева маленькому человеку заступа… Впрочем, и не только маленькому…
– Из детей боярских, – покивал Митрий. – То чин не московский, городовой. А ты, чай, на Москве служишь?
– На Москве, – подтвердил Иван.
– Самого дьяка товарищ… – Митька задумчиво почесал затылок. – А что же не «жилец»?
– У дьяка приказу разбойного товарищей-помощников много, и все по разным делам, – охотно разъяснил «приказчик». – Я покуда самый незаметный. А «жилец» – первый московский чин, его еще заслужить надо!
– Угу, – понятливо кивнул Митрий. – Потом, глядишь, за службишку твою государь землицей испоместит – тут и следующий чин: дворянин московский, потом, даст Бог, стряпчий, стольник… А от стольника и в чины думные недалеко.
– Недалеко, – Иванко хмыкнул. – Скажешь тоже! В думные… Эко хватил! Хотя… твои бы слова,
