купальниц. А по ковру тому, протянув руки, идет навстречу Василиске суженый в атласном кафтане с золотой канителью. Воротник стоячий на плечах – козырь – шапка бобровая, а лица-то не видно! Обнялись, поцеловались – ан по-прежнему лицо как будто в тумане. И захочешь, да не разберешь кто. Колокола звонче забили, вокруг какие-то незнакомые люди, все нарядно одетые, с подарками, в церкви – батюшка в золоченой ризе. Остановилась Василиска, на икону Богоматери глянула, скосила глаза – а вот он, жених-то, и показался! Иванко Леонтьев, тот самый, по которому Василиска давно уже сохла, чувства свои в душе глубоко затая. С первого взгляда понравился ей этот красивый юноша, светловолосый, с карими блестящими глазами. Скромен, улыбчив, а как посмотрит… Так и захолонуло, запропало девичье сердце. И сама не поняла, как так случилось? Был раньше один воздыхатель, Прошка, ну да того Василиска братом считала. А вот Иванко – совсем другое дело. И ведь не зайдет, не проведает. Митька говорит – занят очень. Занят… От того же Митрия знала девушка – это благодаря Иванке пристроилась она в паломнический дом при обители Введенской. Сама матушка игуменья Дарья ласково с ней разговаривала, однако в послушницы не звала, лишь к молитве кроткой призывала. Умна была Дарья, мирскую жизнь понимала куда как лучше многих. Вот и Василиску привечала, хоть та и никто для обители – так, паломница, гостья. На игуменью глядя, и другие монашенки синеглазой паломнице благоволили, молитвам новым учили, псалмам и иногда – от матушки-настоятельницы в тайности – вспоминали прежнюю мирскую жизнь. Хохотали даже, хоть и грех это. Однако гаданье свое Василиска и им не доверила, сама по себе трав на лугу насобирала… Вот и приснился суженый. Митька с утра забежал, попросила его напомнить приказчику, дескать, навестить обещал, а глаз не кажет! Инда, усовестится, придет. Хоть одним глазком взглянуть, поговорить, посидеть рядом, руки невзначай коснуться. А между тем дело к Иване Купале шло – празднеству особенному, греховному даже. Хотя, по народным поверьям, грех не в грех на Купалу считался, чем многие девки и парни пользовались, Василиска-то раньше ночью в росе не купалась, да и в реке поутру – только вместе с другими девками, мала была, да и суженого не было… А что, если Иванку на Купалу позвать? На тот дальний луг, за рекою, где самые игрища? Подумала так Василиска, а лицо будто ожгло крапивой – до чего стыдно стало! Бросилась пред иконами на колени, знамение крестное сотворив…
Молилась… Вдруг почувствовала – стоит позади кто-то. Обернулась – и покраснела еще больше. Господи, Боже ж ты мой!
– Здравствуй, девица, – улыбнулся Иван. – Все ли подобру-поздорову?
– Благодарствую, – Василиска чуть поклонилась, зарделась вся. – Все хорошо, твоими молитвами.
Иванко усмехнулся:
– Отчего ж только моими? Нешто некому боле за тебя молиться?
Ничего не ответив, девушка уселась на лавку, жестом пригласив гостя присаживаться рядом. Так они и сидели в небольшой горнице, даже скорее келье – друг против друга, потупив очи.
А сквозь небольшое оконце с улицы доносились песни и хохот – народ деятельно готовился к ночи Ивана Купалы.
– Хорошо им, – прислушавшись, Василиска вздохнула. – Весело.
Ивану подумалось вдруг – до чего же здесь скучно этой веселой красивой девчонке! Ей бы хороводы водить, венки вить с подружками, а она вынуждена в тесной келье скрываться, и еще хорошо, что так обошлося. А келья-то, будто тюрьма, темная, оконце узенькое, лампадка под иконами еле теплится. Сидел, сидел Иванко, незнамо, что и сказать, а потом возьми да и брякни:
– А давай на праздник сходим?
Василиска встрепенулась, старательно пригасив промелькнувшую в глазах радость:
– Так ведь грех то!
– Так, чай, не большой – отмолим!
Юноша улыбнулся, взял в свою руку девичью ладонь – Василиска аж затрепетала, – зауговаривал:
– Ну правда, пойдем! Хоть одним глазком на веселье взглянем. А здесь скажем, будто родичи к тебе с дальнего погоста приехали, повидать. Вот, мол, к ним на постоялый двор и ушла.
Девушка опасливо вздохнула:
– Ой, Иване, страшно!
Иван уж дальше – с места в карьер:
– Страшно? А хочется? Ну скажи, ведь хочется хоть одним глазком…
– Искуситель ты, Иване, – Василиска расхохоталась. – Прямо райский змей!
– Змей? Ну уж, скажешь тоже… Ну пойдем, а?
И ведь уговорил бедную девушку, куда деваться? Сделали, как уговаривались, – Василиска сказала служкам, что нынче ночует с родичами, так, для порядку больше сказала, кто где паломниц неволил, чай, не послушницы, не монашки!
Иванко ушел первым, подождал за углом, Василиска на пути оглянулась – не следит ли кто? Да кому надо?
Пристроились к большой группе молодежи – нарядно одетые парни и девушки с венками на головах шли вдоль реки к дальнему лесу. Введенский-то монастырь был как раз на нужном берегу, напротив Большой обители и посада, так что не надо было и переправляться.
День как зачался с утра чудесным, таким и оставался до самого вечера, да и ночь обещала быть сухою и теплой. Чуть стемнело, как и всегда в это время, не день и не ночь, что-то среднее; Введенский монастырь остался далеко за спиной, черный еловый лес придвинулся к самой реке, становясь все гуще и гуще. Однако страха не было – не одни шли, да и видно было, как по другому берегу реки тоже идут люди, а по реке плывут лодки.
Идущие на праздник весело перекликались:
кричали идущие впереди парни.
Им отвечали с того берега:
А эти снова:
Тут подхватили и с лодок:
