с себя одежду, оставшись в одних шальварах.
– А ты что сидишь? – Качнув тяжелой, налитой любовным соком грудью, она обернулась к подруге.
– Сейчас, – отозвалась та. – Вот только найду чаши… Не пить же прямо из кувшина!
– А что, ты и из кувшина можешь? – пощипывая за кончики грудей томно постанывавшую Айгуль, поинтересовался турок.
Юлнуз кивнула, сбрасывая одежду:
– А запросто!
Она лихо отхлебнула прямо из горлышка, на грудь ее, на живот, стекая к ямке украшенного небольшой жемчужиной пупка, упали рубиновые капли вина, подаренного обеим девушкам пьяным сотником Кызганом сразу же после взятия Угрюмова.
День, дождливый и хмурый, пролетел быстро. Смеркалось, но дождь все не прекращался, так и лил целый день без перерыва, напоив влагой уже орошенную кровью землю. Оставшиеся в живых пленники с разрешения Ичибея забились под навес, к лошадям, с тоской взирая, как водопадом стекают с крыши мутные дождевые струи.
Раничев прислушался – из шатра доносились звон бокалов, девичий смех и сладострастные стоны. Однако гуляют. Иван завистливо сглотнул слюну. Он бы тоже предпочел сейчас сидеть в теплом шатре и пить вино в компании двух девиц. Смеркалось, как всегда в такую непогодь, – быстро. Маячил серым стогом шатер, а разведенные повсеместно костры давали не столько огня, сколько дыма.
Невольники уже спали, измученно прижавшись друг к другу, было тихо, лишь иногда, когда кто-нибудь шевелился, позвякивала цепь, да громко кашлял во сне Салим – видно, все-таки простудился парень. Иван и сам чувствовал себя не очень хорошо – вроде бы даже начинался насморк – зато испытывал большое нравственное удовлетворение – все-таки удалось провести охрану и организовать побег обреченных на смерть друзей. И ведь как здорово все прошло, спасибо Салиму, не подвел, все, как надо, сделал. Раничев улыбнулся, вспомнив ошарашенную физиономию Эльчена, с испугом глядевшего на заброшенную в болото шапку. Хорошо, что все так вышло. Теперь бы, как говорится, день простоять да ночь продержаться…
Что такое? Иван вздрогнул, услыхав, как зовет его тонкий девичий голос. Показалось? Нет… Вот – снова…
Он приподнялся, стараясь не греметь цепью, и увидел перед собой Юлнуз. Хрупкая фигурка ее была завернута в плащ. Тенью проскользнув от шатра, девушка уселась рядом с Раничевым.
– Воины? – предупредил тот.
– А, они все у костра, – отмахнулась Юлнуз. – Чувствуют, что хозяину не до них.
Иван кивнул, хотя и не все понял, не так хорошо он еще знал язык.
– Я ненадолго. – Девушка вдруг повернулась к нему, прижимаясь, и Раничев ощутил вдруг, что под плащом на теле ее больше совсем ничего нет. Эх, кабы не цепь…
– Слушай, – посмотрев на Ивана внезапно ставшими серьезными глазами, тихо произнесла Юлнуз. – Завтра вас, всех пленников, убьют. Понимаешь?
Иван напрягся. Уж эту фразу он понял. Переспросил:
– Убьют? Почему?
– Кто-то сказал беку, что скоро начнется наступление, – пояснила девчонка, еще сильней прижимаясь к Раничеву. – Тебе нужно бежать, я отомкну цепь.
– А колодки? – Иван шевельнул ногами, закованными в тяжелые дерева. Осторожный Ичибей подстраховался на ночь.
– Колодки? – Юлнуз вдруг всхлипнула. – Мне жаль тебя, Ибан!
– Не жалей раньше времени, – усмехнулся Иван, попытавшись погладить девушку по спине закованными руками. – А наступления никакого не будет. Войска эмира так простоят здесь до конца августа, потом повернут назад. Кстати – уже немного осталось. Можешь так и передать беку, когда…
– Когда предамся с ним радостям любви? – В глазах Юлнуз вдруг зажглась обида. – Бек даже не смотрит на мое тело, – пожаловалась она. – Он доволен Айгуль.
– Ну-ну, бывают в жизни обломы, – хохотнул Иван, неожиданно ощутив острую жалость к этой издерганной жизнью девчонке, еще ведь совсем молодой. – Сколько тебе лет, Юлнуз?
– Уже много. Восемнадцать. А еще ничего нет! – Вздохнув, девушка вытерла слезы.
Она ушла, поцеловав Ивана на прощание, и терпкий вкус ее еще долго оставался у того на губах, как привкус молодого вина.
А дождь все лил, неутомимо и нудно, и казалось, не будет ему ни конца, ни краю. Лишь далеко-далеко за лесом, у самого горизонта, появилась, становясь все шире и шире, узкая голубая полоска. Где-то на болоте, за лесом, пронзительно…
Глава 14
Плато Устюрт – Туранская низменность. Ноябрь 1395 г. Нежданная встреча
Из всех, ушедших в бесконечный путь,
Сюда вернулся разве кто-нибудь?
Так в этом старом караван-сарае
Смотри, чего-нибудь не позабудь.
…кричала выпь. Крик этот Иван вспомнил через несколько месяцев, когда караван бухарского купца Махмуда Фаязи шел к болотам близ устья Джейхуна. Тут, в камышах, тоже кричали выпи. Только камыши были другими – толстыми, упругими, блестящими – из них выходили неплохие копья и отличные флейты. Вот, чуть в стороне от болота, мелькнул рыжий хвост лисы, высоко в небе парил коршун. Было довольно прохладно, и купец – толстый рыжебородый крепыш в чалме и стеганом ватном халате, – сидя верхом, кутался в теплое одеяло из грубой верблюжьей шерсти. Он не спал уже, несмотря на раннее утро – меж щелистых отрогов плато струился туман, ниже, у болот, превращаясь в совсем плотную, почти непроглядную желтовато-бурую завесу. Места были глухие, гиблые, хоть и поспокойней стало здесь со времен владычества Тимура, однако нет-нет, да и пошаливали бродячие шайки-джетэ, грабили караваны, нападали на постоялые дворы вдоль дорог, не брезговали и разорить крестьянскую хижину. Самой известной была банда Кучум-Кума-нойона. Кучум-Кум – Кучум-Песок, Песчаный Кучум – так его прозвали за то, что уже третий год не могли поймать его отряды Тимура, казалось, все уже, загнали – ан нет, утекал Кучум со своими людьми, словно песок между пальцев. Одно слово – Кучум-Кум. Ну а нойон – князь – это он уж сам придумал, никаким князем Кучум не был, даже и близко к любой аристократии не стоял, говорили, что еще лет шесть назад был Кучум трепальщиком хлопка в Ургенче, а потом, после сожжения города Тимуром, ускользнул, собрал шайку и начал грабить всех, кто под руку попадется. Так пока и не давал покою караванщикам, видно, у Тимура руки до него не доходили пока, ну как же, есть дела поважнее – сжечь Елец, разграбить Кафу, да еще вот Сарай-Берке хорошо бы разрушить…
Купец поежился под порывами холодного, пронизывающего до самых костей ветра, закутался поплотней в одеяло, оглянувшись на караван, кивнул стражникам – пора поднимать людей и верблюдов, еще немного – и покажутся впереди благодатные воды Джейхуна. Там и караван-сарай, к вечеру, глядишь, и доберутся, если сейчас спать не будут, да и в пути прибавят шагу.
Караван поднимался. Забегал караван-баши, охранники подстегивали плетками невыспавшихся от холода рабов. Хороший удар получил зазевавшийся Салим, а вот Ивану удалось-таки увернуться.
– Вот. – Не обращая никакого внимания на боль от удара, Салим горделиво взглянул вокруг. – Скоро и родные места. Совсем скоро.
В выцветшем бледно-синем небе кричал коршун, позади, и слева и справа от болот, тянулась унылая серая земля, покрытая верблюжьей колючкой и чахлыми кусточками саксаула.
Все же Раничев, как и Салим, был рад, что длительное путешествие их подходило к концу. Три тысячи километров! Ну пусть даже поменьше. На машине-то утомишься ехать, а тут пешком. Слава богу, весь этот кошмар скоро закончится. Труден был путь, тяжел, временами даже невыносим – Ефим с Авраамкой-писцом точно бы померли, не выдержали, хорошо – удалось помочь им бежать. Где-то они теперь? Иван грустно вздохнул. Ефим Гудок, скорее всего, подался в Москву, в ватагу Семена, а Авраам – шут его знает. Может, тоже в Москву, а может, и в Переяславле завис, при дворе Олега Иваныча, рязанского князя. Всякое может быть, если не попались по дороге под шальные стрелы гулямов. Ну, дай бог выбраться. Раничев вдруг с удивлением поймал себя на мысли о том, что все больше думает именно об этом времени, об этих, живущих
