выходит.
Раничев только плечами пожал:
– И зачем вам здесь стража?
– Э, не скажи, Иване, – разбойник покачал головой. – Обитель та, о которой я тебе у костра рассказывал, не так-то и далече. Эвон, за теми холмами. Дня два пути лесом.
– Однако, – покачал головой Иван. – А с виду – глушь глушью! Эй, господине Милентий, обедать-то будем аль как?
– Ужо поснидаем, – кивнув, рассмеялся Милентий.
На шею ему вдруг бросилась молодая девчонка в коротком бобровом полушубке и лисьей ордынской шапке.
– Вернулся, батько! – искренне – похоже, что и вправду искренне – радовалась дева. Расцеловав Милентия в обе щеки, поцеловала и Клюпу, но меньше. Потрепала парня по затылку:
– На охоту пойдем, Клюша?
– Пойдем, пойдем, Таська, отдохнуть вот дай только.
– Отдохни, отдохни. Знаю, с кем ты отдохнуть хочешь. Не ее ли ищешь? – засмеявшись, девчонка обернулась, стрельнула вокруг серыми большими глазищами. – Вона, бежит уж твоя милка!
Раничев сразу отметил, что среди встречающего вернувшихся разбойников люда было довольно много женщин, в основном молодых, но попадались уже и в возрасте, вокруг них шныряли дети. В общем-то разбойничье гнездо являлось скорее обычным селением, только что укреплено было лучше. Да и то – как сказать… Пара метательных машин или с десяток тюфяков-пушек. И нет никакой крепости! Только вот доставить их сюда весьма проблематично – и тюфяки, и тем более метательные машины. Лес, болото, зимой – сугробы, весной, летом и осенью – грязь непролазная.
– Ну что встал? – Клюпа шутливо толкнул Ивана кулаком в бок. – Пошли, покажу горницу. Шагай, шагай, на девок потом рот разевать будешь. Девок у нас много. Только обижать их батькой Мелентием под страхом смерти не велено!
Раничев уж хотел было высказаться в том смысле, что никогда и не обижал женщин, да разбойник уже поднимался по узкому крыльцу в крайнюю избу. Поднявшись вслед за ним, Иван осмотрелся. Изба как изба, обычная. Сени, направо – клеть, налево – горница. Печь из обмазанных глиной каменьев, дощатый пол, стол, широкие, во все стены, лавки, над входной дверью – полати. Иконка в углу.
– Ну вернулись, слава те Господи! – Войдя, Клюпа бросил на стол шапку и истово перекрестился на икону.
– Да уж, – согласно кивнул Раничев и тоже перекрестил лоб.
– Вот тут и жить будешь, – разбойник кивнул на лавку. – Это мужская изба, для вдовцов да неженатых, как следующая – женская. Но девки и сюда заходят, не думай. Отдыхай покуда, обедать вечером сядем, в батькиной избе, уж тот всяко на пир расстарается!
Иван средь лесных татей прижился быстро, словно и сам всю жизнь промышлял разбойными делами. Собственно, лиходейничать тати уходили небольшими группами, стерегли купчишек по зимникам, через несколько дней возвращались с добычей, а чаще – пустыми. В таких случаях Милентий недовольно хмурился и посылал всех на охоту, хотя ведь и так каждый день охотились – дни стояли морозные, снега напало много. Охотился и Иван, Милентий его лиходейничать не отпускал, все приглядывался. Не раз и не два ловил уже на себе Раничев внимательные разбойничьи взгляды, понимал – приставил к нему батька верных людишек для пригляду пущего, не мог не приставить. Потому больше всего и полюбилась Ивану охота. Уйдешь в леса – красота! Дикие, глухие места – сосновые боры, ельники, полные зверя и птицы. Раза два в неделю ходили на охоту ватагой – загоняли кабанов да лосей – а так каждый день шастали по двое-трое, промышляя мелкую боровую дичь. Вот такие-то прогулки Раничеву нравились – тишина кругом, заснеженный лес блестит на зимнем солнце, и кажется, еще немного пройдешь по лыжне, выберешься из чащи – и вот оно, наезженное лесовозами шоссе или просека с ЛЭПом. Мечталось о том Ивану, но вместе с тем и другое думалось. Спрашивал себя: ежели что – ушел бы? И качал горестно головою – нет, рано, сперва Евдоксю надобно выручить…
– О чем задумался, Иване? – нагнала Раничева Таисья, та самая сероглазая девчонка в ордынской лисьей шапке, что запомнилась Ивану еще с первой встречи. Они пошли сегодня вдвоем, чувствовалось, что атаман доверял девке, и правильно делал, – ловкая, быстрая, сильная – та могла бы дать фору любому мужику и в охотничьем, и – как подозревал Раничев – в разбойном деле. На вид Таисье – Таське, как ее все называли – было лет двадцать, по этим временам вполне зрелая женщина, которой к этакому возрасту уже давно полагалось выйти замуж да нарожать кучу детей. А вот Таська что-то не торопилась ни замуж, ни рожать. Клюпа обмолвился как-то, что девчонка эта появилась в лагере недавно, наверное, с год тому назад. Пристала к отряду во время одного из веселых налетов на боярскую усадьбу, прямо на глазах Милентия заколов боярина вилами. Разбойники ее полюбили – доброго нраву оказалась девка, и не глупа, и на всякое дело способная. Не раз и не два «за зипунами» хаживала, вместе со всеми сутками не слезала с коня, разила стрелой, рубила саблей, ничуть не боясь крови, не женщина – амазонка. И повеселиться любила – попеть, поплясать, только вот иногда замыкалась в себе, смотрела куда-то в сторону вдруг сделавшимися пустыми глазами. В такие минуты ее старались не трогать – видно, дурное что-то вспомнила девка.
Раничев обернулся, улыбнулся Таське, та тоже в ответ расплылась в улыбке, махнула рукой – пошли, мол. Свернув с нахоженной лыжни, углубились в чащу. Широкие, подбитые беличьим мехом лыжи шли легко, да и чаща оказалась не такой уж и непролазной. Правда, пару раз повстречались на пути буреломы – ну да ничего, обошли, вышли на большую, залитую солнцем поляну.
– Зайцев тут тьма, – шепотом пояснила Таисья. – Я вона в том бору шумну, а ты уж тут не зевай! – Она кивнула вперед, на дальний край поляны, окруженный сумрачной густой елью.
Вытащив из-за спины лук, Раничев наложил стрелу.
– Не так делаешь, – вдруг засмеялась Таська. – Вон, смотри, как пальцы складывать… – Она показала, как. – Видишь? Так и стрела метче летит, и руку не поранишь. Ну, жди…
Девушка унеслась вперед и, свернув в ельник, скрылась из виду, лишь, роняя снег, зашатались верхушки деревьев. Иван улыбнулся. Лес вокруг был чуден! Темно-зеленые ели, словно сединою покрытые снегом, отбрасывали на поляну синие тени, серебристые березки сверкали золотом солнца, чуть дальше за ними высились стройные сосны, а небо было таким голубым, чистым и праздничным, что казалось сошедшим с картины «Февральская лазурь». Стоял легкий морозец, которого совсем не чувствовалось после долгой ходьбы. Прекрасный день, первый такой, до того все вьюжило, а снегу напало кругом – ни пройти, ни проехать. Даже те из разбойников, что не первый год уже жили в этих лесах, не припоминали подобного снегопада. Так все и сыпало с неба, и сыпало, надоело прямо до жути это низкое вечно серое небо, ветер да метель. И вот наконец вчера увидали и лазурь, и солнышко! Правду говорили старики про день преподобного Спиридона – Спиридон-солнцеворот. Именно с этого дня солнце на лето поворачивает, а зима – на мороз. Также говорили, что на Спиридона медведи поворачиваются в своих берлогах на другой бок, а солнышко наряжается в праздничный сарафан и кокошник. Неизвестно, правда ли про медведей, но вот про солнышко, похоже, чистая правда! Иван прищурил глаза от света, ждал. Долгонько уже ждал, а напарница как провалилась, и не было слышно ни шуму, ни крику. Не случилось ли что? Может, сломала лыжу – а уж это тут запросто – теперь и не выбраться по сугробам? Раничев снял со спины котомку, развязал – проверил, не забыл ли бечевку прочную да дощечки – как раз на случай ремонта. Нет, вот они, на месте. Однако что-то не слыхать Таисьи. Покричать ее, что ли?
Иван приложил руки к губам рупором, крикнул:
– Таисья-а-а-а!
Далеко разнеслось эхо, отразилось от елей. А вот Таська не отзывалась. Ну точно, случилось что-то! И надо же было вдвоем на охоту отправиться. Раньше-то все втроем-вчетвером ходили, да и сегодня Клюпа с ними в лес собирался, да вот с утра прихворнул что-то животом, маялся, сердечный, аж с лица спал. Таисья тогда махнула рукой, насыпала сушеной черники полную чашу – жуй, лечись, парень! А мы уж и без тебя, сами… Вот и пошли. Да и зашли черт-те куда, Раничев этих мест вообще не помнил. Красиво, да, но ведь и далековато изрядно, почитай, почти полдня шли, ну если и не полдня, то часа четыре точно. И зачем сюда подались? Дичи здесь не так чтобы очень, одного тетерева по пути и подстрелили, так тетеревов с иной птицею и поближе от острожка – тьма-тьмою. Чего было в этаку даль ползти?
