Подтянув ременные завязки, Раничев поудобнее пристроил за плечами котомку и решительно направился к краю поляны, ступая по проторенной Таськой лыжне. Пока шел, весь упарился – ну-ка, все время в гору, да потом меж кустищами – и как девчонка-то смогла, да еще по сугробам? Ух и снегу же было кругом, не лыжи бы – провалился по пояс, да что там по пояс, в некоторых местах – и по горло. Вот наконец и ельник. А где же Таисья? Иван прошел еще немного по свежим следам и остановился, увидев наконец девчонку прямо перед собой. Сбросив шапку и наклонившись, та азартно раскапывала сугроб снятой лыжей. Хм… Странное занятие.
Иван кашлянул. Таисья тут же обернулась – зло сверкнули сталью глаза. Светлые волосы ее развалились по плечам, лицо разрумянилось, а вид был такой, словно Иван внезапно застал ее за каким-то неприглядным занятием. Впрочем, девчонка быстро взяла себя в руки, улыбнулась – только улыбка-то вышла кривой. Или это просто так показалось?
– А, это ты, Иване, – вымолвила она. – Тут заимка. – Таська кивнула на сугроб. – Помоги раскопать. Я б и сама, да вишь, занесло как!
– Помогу, чего уж, – махнув рукой, Раничев снял лыжи.
Даже и вдвоем копали долго. Снег слежался и вовсе не был таким уж рыхлым. Заимку занесло по самую крышу, если не знать, так и не найдешь, взглянешь со стороны – сугроб сугробом. Значит, знала Таисья… Может быть, к ней и шла? Тогда, зачем, спрашивается?
Вот наконец в снегу показалась дверь – откопали! Таисья радостно сверкнула глазами, подмигнула Ивану и, распахнув дверь, вошла, а вернее, вползла внутрь.
– Дровишки даже есть! – высунувшись, сообщила она. – Сейчас дымоход прочистим, очаг разожжем, поснидаем. А то уж и проголодалась чего-то. Ты как?
– Да можно, – махнул рукой Раничев. Он и в самом деле внезапно ощутил голод.
– Ну так заходи, чего встал?
Очаг поначалу никак не хотел растапливаться – дымил, гаснул – только когда Иван, забравшись на крышу, еще раз прочистил волоковую дыру, разгорелся, и вот уже затрепетало весело жаркое оранжевое пламя. В заимке сразу сделалось заметно теплее; сняв полушубок, Иван осматривался. Заимка как заимка, ничего особенного. Глинобитный пол, очаг, сложенный из круглых камней, низкий. Черный от въевшейся копоти потолок, вернее – крыша, сложенные из толстых бревен стены. Вдоль стены – широкая лавка, накрытая старой волчьей шкурой, напротив – аккуратно сложенная поленница. На специальной полочке завернутая в тряпицу соль, небольшой котелок, какие-то сушеные травы.
– Жарко, – усевшись на лавку рядом с Иваном, Таисья сбросила полушубок, стащила и теплые татарские сапоги, даже штаны из куньего меха – одета была по-мужски, как и полагалось охотнице. Вытянув босые ноги к огню, пошевелила пальцами и, лукаво взглянув на Раничева, медленно стащила с себя рубаху – последнее, что еще на ней оставалось.
– Думаешь, я зря тебя сюда зазвала? – выдохнула она, прижимаясь к Ивану горячим нагим телом. Губы ее нашли губы Раничева…
Сбросив рубаху, Иван медленно погладил девушку по спине, ощутил меж пальцами шелковистую нежность кожи, высокую, часто вздымающуюся грудь с затвердевшими сосками. Провел рукою по животу, опускаясь ниже…
Таисья застонала, выгнулась:
– Ну же…
Потом сварилась в котле дичь. Похлебали, опять завалились на лавку, и теперь уже Иван проявил инициативу, упиваясь нежным девичьим телом…
От жары и расслабленности разморило, Раничев чувствовал, как становятся тяжелыми веки, улыбался. Так вот зачем зазвала его сюда Таисья! Что и сказать, не зря проделали столь дальний путь. Опустив голову Ивану на грудь, девушка, казалось, дремала. Ан нет, встрепенулась вдруг, нагишом подбежала к двери, распахнула – сразу повеяло холодом – оглянувшись, облизала губы:
– Пора, Иване.
– Подожди…
Иван подошел к ней сзади, обнял, погладил по животу, наклонил, обхватывая руками тонкую талию…
Таисья застонала:
– И в самом деле пора… пора…
Они покинули заимку в полдень. Таська ходко шла впереди, и Иван едва поспевал за нею. Та оглядывалась иногда, улыбалась… но, как почему-то показалось Ивану, – отстраненно, словно бы и не было ничего между ними.
– Иване, – девушка остановилась вдруг, обернулась. – Ты только не говори никому про заимку. И – про нас, ладно?
– Само собой, – довольно кивнул Раничев.
Когда показалась вдали знакомая березовая рощица, уже темнело. Вспыхивали в небе серебристые бледные звезды, над воротной башней острожка висел месяц.
Ночью Раничеву не спалось. Все думалось о чем-то. Вот хоть взять Таисью. Красивая молодая девчонка, и ведь не сказать бы, чтоб раньше она приглядывалась к Ивану, как-то отличала б его о других, нет, держалась ровно, даже отстраненно как-то, словно бы и не замечая. И предположить было нельзя, что вот случится вдруг такое…
С утра Таисья вела себя как ни в чем не бывало. Вбежав в мужскую избу – раскрасневшаяся с морозца, – громко пожелала всем здравия и позвала в атаманскую избу.
– А чего зовет-то батько? Не ведаешь?
Таська засмеялась:
– Там и узнаете.
В батькиной избе уже было людно. Степенно рассевшиеся по лавкам разбойники – все мужики, из особ женского пола была одна Таська – выжидающе смотрели на атамана. Милентий Гвоздь – высокий, цыганисто чернявый – обвел взглядом присутствующих.
– Вот что, братие, зима уж давно морозит – стал лед крепок и на болотах, и на ручьях-реках. Можно теперя и далече сходить за зипуном, как мыслите?
– Верно, батька! – поддержали из угла, где сидела в основном молодежь типа Клюпы. – Надоело уж без дела сидеть.
Тати постарше были более осторожны:
– Что предлагаешь, Милентий?
Атаман усмехнулся:
– Обитель. Феофана-архимандрита за бороду потрясти!
– Давно уж пора! – заерзал от нетерпения Клюпа, видно было, предложение захватить и ограбить монастырь пришлось ему по душе. Ну еще бы…
– Так обитель-то, чай, укреплена преизрядно, – подал разумный голос кто-то из опытных. – Нешто сможем ворота пробить? У нас ведь ни тюфяков, ни таранов.
– Не понадобятся нам ни тюфяки, ни тараны, – сдерживая возбуждение, веско промолвил Милентий. – Часть чернецов на торжище уехала, товары повезли продавать, у мужиков оброчных выбитые. С ними и охрана. Вот под их видом мы и ворвемся… В рясы оденемся, подойдем к ночи ближе – не успеют и разобраться, свои аль чужие. Тем более помощничек у нас там имеется, верно, Таисья?
Таська кивнула:
– Братец там у меня в закупах. Ежели что, отворит воротца. Ждет.
– И долгонько ждать будет?
– Сколько надо, – сурово отрезала Таська. – Как близехонько подойдем – дадим ему знак условный. Добра в обители много.
– Как же много, когда, сама говоришь, на торжище монаси уехали?
– Все-то не увезли, помолчи, Тварг!
– А ты мне рот-то не затыкай, Клюпа! Молод еще.
– Кто молод, я? Ах ты ж, старый пес…
– Цыть!!! – Милентий Гвоздь резко ударил кулаком по столу.
