Чудесно было вокруг, день стоял солнечный, синий, по-настоящему весенний, капая, таяли наросшие на крышах сосульки, под стрехами гомонили воробьи, купались в подтаявших навозных лужах, и воздух был таким прозрачным и теплым, что казалось, не вернутся уж больше никогда морозы, снега да метели. Радовались праздничному дню люди, веселые ходили, пели песни, шутили, у реки на Занеглименье сбиралась уже молодежь водить хороводы, парни тащили с собой дрова для кострища, девчонки конфузливо прятали улыбки, стреляя на парней блестящими большими глазами. Праздник…
Иван с тезкой добрались до избы Ипатыча быстро. Старик только головой покачал, увидев распухшую рожу Иванки, принялся распаривать над кипящим котлом насушенный на зиму подорожник.
– Эк, и угораздило же! – Выслушав сбивчиво рассказанную – в который раз уже! – Иванкой историю, дед усмехнулся: – Незнаемый, говоришь, парень напал? – скептически переспросил он. – Ну?ну.
– А что? – удивился Раничев. – Думаешь, Ипатыч, из знакомых кто?
Ипатыч кивнул:
– Да разве ж залетному даст Мефодий работать? А тут ясно – работа, не просто так, по нахаловке. Ктой-то парня нашего заранее высмотрел да приглядывал, не ране и не позднее напал, как серебришко в шапке зазвенело. Для такого дела долгонько рядком выстаивать надоть, Мефодьевым зенки мозолить. Если и не они сами скрысятничали, так с их ведома. Как, говоришь, выглядел парень-то?
– Кругломордый такой, носище широкий, плоский, ровно у утки, – оторвав от губы приложенный подорожник, пояснил Иванко. – Зенки узкие, двумя щелочками. Однако силен, собака!
– Плосконосый, с глазами узкими, – задумчиво повторил старик. – Чего-то не припомню такого у Мефодия. Может, из новых кто?
На крыльце затопали – видимо, возвратились Селуян с Авдотием. Раничев скосил глаза на дверь – так и есть, войдя, перекрестились на икону оба.
– Литовские деньги, – бросив монеты на стол, Селуян присел на лавку. – Варфоломей-меняла сказал – Гедеминовой аль Ольгерда печати. Еще сказал – деньга добрая, без подделок.
– Литовские, говоришь? – Иван покатал по столу монетку и повернулся к отроку: – Ну-ка, скажи еще раз, что за боярыня-то была?
– Да ведь говорил уж, – пожал плечами Иванко. – Красивая такая, в шубе собольей.
– Да ты не про шубу, про лицо рассказывай.
– А лицо как у всех – белила, да сурьма, да румяна, поди отличи! – Отрок засмеялся и тут же скривился от боли: – Чего-то дышать больно.
– А ну-ко… – Встав с лавки, Ипатыч несколько раз нажал парню на грудь. Тот снова вскрикнул.
– Я чаю – ребро сломано, – поглядев на манипуляции старика, усмехнулся Иван. – А то и два.
Ипатыч кивнул, соглашаясь, вышел в сени, пошарил в залавке. Вернулся, прихватив с собой кусок узкой ткани, взглянул на притихшего отрока:
– Сымай рубаху, паря. Посейчас бинтовать будем.
– Только не оченно туго, – боязливо передернув плечами, озаботился Иванко.
– Будет учить-то! – Ипатыч отвесил парню звонкий подзатыльник. – Хватит канючить, сымай, говорю, рубаху.
– А что, дед, сикеры аль сыта совсем уже не осталось? – следя за ловкими манипуляциями старика, поинтересовался Иван.
– Нету, – раздраженно отозвался дед. – С утра уж все выхлестали, а заработка так и не принесли.
– Так мы ж заработали, это вон этот вот, пентюх… А… – Авдотий раздраженно махнул рукою.
– Присматривать надо было лучше, – язвительно отозвался Ипатыч. – Чай, ваш доходец уплыл, куда – неизвестно.
– Ух, гад, – цыкнул на отрока Селуян. – Прибить тя мало!
Иванко втянул голову в плечи.
– Ничего. – Раничев махнул рукою. – На хороводах еще сегодня заработаем.
– Ага, дадут там серебришко!
– А может, и дадут, – сглотнув слюну, тихо произнес отрок.
– Чего ты там голос подал?
– Да того. Она вон, боярыня-то, все расспрашивала, где да когда еще сегодня петь будем. Я и сказал, что у реки на Занеглименье. Ну где костер… Может, и придет?
– Может… – усмехнулся Селуян. – Дать бы тебе леща, да с лавки вставать неохота.
– Возок у нее еще был такой… как трава, зеленый, – вспомнил Иванко.
– Да не приедет к вам никто, – засмеялся Ипатыч. – Нужны больно!
Пройдясь по горнице, Раничев заглянул в слюдяное оконце:
– А пожалуй, пора уж.
– И я с вами, – встрепенулся Иванко.
– Нет уж! – Селуян замахал руками. – Как-нибудь сами управимся.
Отрок обиженно засопел.
После полудня припекло еще больше. Повсюду весело чирикали птицы, слышна была звонкая капель, и сияющее желтое солнце, искрясь, отражалось в подтаявших кристалликах снега. Раничев распахнул ворот кафтана и довольно зажмурился. В глазах щемило от света. Жаль, очков противосолнечных нет.
Дойдя до церквушки, скоморохи свернули к Неглинной, куда уже сходился народ, все больше молодые люди – парни и девки. Завидев ватажников с гуслями, свирелью и бубном, молодицы подмигивали друг дружке: эвон, скоморохи! Ух, и погулеваним сегодня, попляшем.
Иван обернулся на приятелей:
– Предлагаю начать с плясовых, а уж потом будем по заказу, чего захотят… не за так, конечно.
– Да ведь никто так не делает! – хором запротестовали Селуян с Авдотием. – Сперва былину надоть, опосля – сказания, а уж потом плясовую. Всегда так было.
– Ну и пойте свои былины до морковкина заговенья, – желчно усмехнулся Раничев. – Так мы точно ни хрена не заработаем. Ну сами-то подумайте, люди пришли поплясать да девок пожимкать, а мы их тут былинами будем потчевать! Хорошо, не псалмами.
Иван спорил убежденно, что-что, а уж в выборе репертуара он был дока – сказывался ресторанный опыт.
– Так ведь пост, – уже гораздо более вяло пытался спорить Селуян. – Как же без былин-то? Разве можно?
– Да можно, – махнул рукой Раничев. – Хотя если уж совсем нельзя без былин, то давайте так – три быстрых, один блюз, былина то есть. Согласны?
Селуян с Авдотием переглянулись:
– Делай как знаешь.
– Ну вот, – обрадованно потер ладони Иван. – Давно бы так. Эвон, за костром вполне подходящее местечко… Пойдем-ка побыстрее аппарат настроим.
– Чего?
– В смысле – пока приготовимся.
А народ все прибывал, толпился на берегу, некоторые спускались к реке – боролись друг с другом, со смехом катаясь в снегу, где-то уже пели песни.
– Вовремя мы, – кивая на образовавшийся хоровод, усмехнулся Раничев, посмотрел на коллег. – Ну что, грянем?
– Так они вон уж, поют какую-то…
– И что? А мы переймем! Неужто хороводных не знаете?
– Ну уж ты совсем нас за дурней держишь.
Грянули хороводные, одна за другой, кружащиеся вокруг зажженного костра люди запели громче, слаженней:
Остальные, что стояли поодаль, тут же подхватили:
– На сошечке, на бороночке, – напевало трио скоморохов. – На овсяном колосочке, на пшеничном пирожочке.
