– Из МТС… Так вы, Иван Петрович, выходит, знаете?
– Все знаю, все!
– А вот и не все… – Игорек вдруг задумался. – Знаете, сегодня с утра этот, из МТС, в школьную библиотеку заглядывал. Сильно интересовался газетой «Ленинградская правда», узнавал, какой в редакции телефон.
– А, начхать на него, – небрежно отмахнулся Иван. – Все равно уезжаем.
– Уезжаете? – мальчик с тоской захлопал глазами. – Жаль…
– Так, давай с нами! – предложил Раничев. – Прокормимся как-нибудь и втроем.
– Да нет, – вытерев набежавшие слезы, по-взрослому твердо ответил Игорь. – Зачем вам лишняя обуза? А мне здесь неплохо – школа хорошая, друзья, директор… Бабуля Пелагея Ивановна меня любит. Выправлю документы, на шофера выучусь – буду к вам в гости ездить. Вы ведь мне напишете, правда?
Иван отвел глаза в сторону.
В окно снова стукнули – на этот раз за Игорем. Звали на ручей – поставить крючки.
Кивнув, мальчик оглянулся:
– Так я побегу с ребятами?
– Беги, Игорек, беги… Счастья тебе и удачи.
Накинув пальтецо, Игорь убежал, помчался с мальчишками к ручью… Иван посмотрел ему вслед и перевел глаза – что-то серое ползло к избе. Мотоцикл с коляской, в нем двое в военной форме. По нынешним послевоенным временам, это кто угодно может быть – бригадир, председатель, милиционер.
В дверь громко постучали:
– Почта. Письмо бабушке Пелагее.
– Ну, входите… – Раничев посторонился, пропуская…
Один из вошедших – сильный кудрявый парень – тут же сунул ему в бок ствол нагана, другой ловко набросил на запястья наручники.
– Ну, – толкнув Ивана на диван, ухмыльнулся кудрявый. Второй наставил револьвер на Евдоксю. – А ну, к лавке, паскуда. Сидеть!
И сам уселся за стол, вытянув ноги:
– Ну, что, Артист, добегался?
Раничев вздрогнул:
– Не имею чести…
– А ориентировочка-то на тебя с лета у меня в сейфе пылится, – кудрявый покивал головой. – Надо же, обнаглел – даже бороды не сбрил, Артист. Ну, куда музейные сокровища дел? Цыганам продал? Что молчишь? Видишь, мы уже и это знаем – великое дело телеграф. Вот, Никеша, – он обернулся к напарнику, – великий перед тобой человек в своем роде – Угрюмовский музей – его рук дело. Петрищев – есть там такой следователь – предупреждал, как кто появится, сразу ему дать знать. Должен, говорит, у вас появиться, у бабки Пелагеи, возможно не один – с девчонкой и пацаном. Вот, поначалу девчонка с пацаном объявились, что характерно – оба без документов – а затем и настоящая птица прилетела. Ну, что лыбишься, мы не Петрищев, от нас не сбежишь!
– А это как сказать, – звякнув наручниками, Иван вытащил из кармана перстень. – Прощайте, ребята, и не поминайте лихом. Знайте только, что музей я не брал – поклеп это, – он крепко схватил за руку Евдоксю и зашептал: – Ва мелиск…
Глава 22
Наши дни. Угрюмов. Жаль, трактор не купили!
Требуя инициативы от людей… руководитель должен их в сложные моменты брать под защиту, принимать удар на себя.
…ха ти джихари!
За окном громыхнул гром. Ветвистая молния озарила кусты в палисаднике, отразилась в витринах, в оконные стекла хлестнул дождь.
Раничев очнулся на полу – полутемный зал, витрины с экспонатами, в углу – полный доспех золоордынского вельможи. А у Тайгая-то не такой был – куда как круче! И панцирь понадежней – сплошной, и шелом с забралом-личиной.
– Иване!
Раничев привстал – боже, как же он забыл про Евдоксю? Девушка опасливо выглядывала из-за доспехов:
– Мы где, Иване? И где все те люди?
Вскочив на ноги, Иван подбежал, подхватил боярышню на руки, закрутил – не помешали и наручники:
– Мы – дома, Евдокся! Наконец-то дома.
– Ну, понятно, что дома, – поцеловав суженого, кивнула девушка и тут же охнула:
– Ой, мне ж на вечернюю дойку надо!
Заполыхали сине-красные сполохи. Раничев выглянул из окна – ну, как же, все в полном сборе: «скорая», милиция, красный пожарный «зил». Размотав брезентовые рукава, пожарные лениво тушили догорающий тополь. Внизу, в холле, слышались голоса.
– Егорыч, сторож! – словно ожгло вдруг Ивана. – Его же, кажется, Абу Ахмет по башке пристукнул… Ну да, он же, Иван, и вызывал «скорую»… Господи! Что ж, они как раз в этот момент и возвратились?! Если так – здорово! Раничев взглянул на себя в отражении витрин – темный габардиновый костюм, белая сорочка – вид вполне директорский. На Евдоксе, правда, простое ситцевое платьице, голубое, в желтый цветочек.
Ага, а витрина с перстнем пуста! Стекло разбито… Успел-таки Абу Ахмет… Впрочем, вот он, перстень… Черт! Наручники… Как же блин, теперь показаться-то?
– Евдокия, положи перстень на витрину, – тихо попросил Иван. – Вот, так… Теперь пошли, только тихо…
Раничев зашел в собственный кабинет и, включив свет, уселся за компьютерный стол, спрятав за монитор руки.
– Садись там, – подмигнув девушке, он кивнул на стоящее у окна кресло.
Евдокся послушно села. За окном снова громыхнуло, однако электричество уже включили. На лестнице, а затем в коридоре послышались гулкие шаги.
– Разрешите? – в кабинет заглянул белобрысый парень в джинсовой куртке и легких летних брюках, с большой потрепанной папкой под мышкой. – Половников, Юрий Ефимович, дежурный следователь, – вытащив бордовые «корочки» представился он.
– А, – как можно радушнее улыбнулся Иван. – Садитесь, пожалуйста. Это я вас вызвал. Кстати, что со сторожем?
Следователь пожал плечами:
– Ничего опасного – касательный удар. Вырубился-то он от портвейна больше… Чего ж таких нанимаете?
– А где других-то найдешь? – Раничев вздохнул. – Чай в России, не в Африке.
– Понятно… А вы у нас, значит, директор музея?
– Он самый, Иван Петрович Раничев.
Юрий Ефимович расстегнул папку:
– Тогда допрошу вас сразу на протокольчик… без числа, потом, ежели дело возбудим – число поставлю, чтоб сто раз вас не дергать.
– А зачем дело? – пожал плечами Иван. – Я сейчас осмотрел зал – ничего не пропало… Стекло только разбили в одной витрине, но экспонат – перстень – на месте, да вам сейчас Евдокия, моя секретарша, покажет…
– Не пропало, значит? – следователь явно обрадовался. – Все же вы мне пришлите потом акт об инвентаризации. Успеете завтра сделать?
– Да уж постараемся…
