– Идем домой, господин? – радостно осведомился Гета.
Юний пожал плечами:
– Идем.
Наверное, вот кого можно расспросить про эту Айну. Мальчишка местный – наверняка что-нибудь да знает о ней. Вот и поговорить в хижине…
Народ постепенно расходился, и Рысь вдруг подумал, что так и не увидел праздника. Просидел в хижине, мысленно готовясь к бою, пока другие ели, пили да веселились. Гета говорит – на празднике было здорово. Что ж… В следующий раз.
Узнав зычный голос Фракийца, в крепости Виндоланды отворили запертые на ночь ворота. Рысь простился со всеми, вежливо пожелав приятных сновидений, и подозвал подозрительно разглядывающего небо Гету:
– Пошли-ка домой, парень, нечего на луну пялиться! Интересно, что ты на ней увидел?
– Я не на луну, господин, я вообще. Кажется, вот-вот хлынет дождь.
– Так и пусть хлынет! – молодой легионер рассмеялся. – Или у нас крыша течет?
– Ой, не буду врать, господин, – вздохнул Гета. – Не знаю, может быть, и течет.
– Как же ты покупал? Впрочем, чего еще ожидать за такую цену?
Они едва успели пройти с десяток шагов, как кто-то громко позвал Юния от ворот. Обернувшись, Рысь узнал старого центуриона и, приказав слуге ждать, почтительно приветствовал своего командира:
– Аве, Генуций!
– И тебе не кашлять. – Центурион поплотнее закутался в плащ. – Ты, говорят, сразился с каким-то притеном?
Юний кивнул.
– И ведь победил! Эвон как разорался Верула, – старый воин неодобрительно скривился и понизил голос: – Кажется, Домиций набивается к тебе в покровители? Будь с ним поосторожней, он не так прост, как иногда делает вид. Наверняка переманивал тебя в свой манипул?
– Переманивал, – кивнул Рысь. – Но я не согласился.
– И не соглашайся, парень! – Центурион задумчиво поскреб подбородок. – Хотя, конечно, твое дело, но… Я бы на твоем месте не поддавался ни на какие его уговоры. Верула – себе на уме. Да, когда ты ему нужен, он в лепешку расшибется, чтобы сделать для тебя все. Но как только надобность в тебе минует… Вытрет ноги и выбросит, как старую циновку.
– А в когорте Домиция любят, – возразил Юний.
– Любят… За то, что слишком уж он добр.
– А разве это плохо – быть добрым? – удивился Рысь. – Добрый ведь куда лучше, чем злой, и…
– Только не в качестве командира манипула! – резко оборвал центурион. – Надо бы сурово наказать заснувшего на посту часового – Верула же лишь пожурит, а когда нужно применить силу и власть – ринется уговаривать. Всегда улыбающийся, веселый – ему очень нравится, когда его любят… и он сам вызывает эту любовь. Ищет дешевой популярности, как какой-нибудь гладиатор! Не верь ему, Юний. И триста раз подумай, прежде чем ответить на его предложение.
– Но он мне пока ничего такого не предлагал! Ну, кроме приглашения в свой манипул.
Старый легионер усмехнулся:
– Не бойся, еще предложит. И очень даже скоро. Впрочем – тебе выбирать.
И ведь центурион оказался прав! Прав в полной мере! Едва Юний и Гета успели зайти в хижину, как их тут же приветствовали:
– Ну наконец-то явились!
Оба – и молодой господин, и слуга – вздрогнули. Рысь быстро протянул руку к прислоненному к стене пилуму. Голос раздавался с ложа – видно, там, на красивой, недавно купленной на торгу циновке как ни в чем не бывало развалился чужак! Лицо его из-за темноты нельзя было разглядеть, вполне возможно, это и был кто-нибудь из хороших знакомых, но это уж верх наглости – улечься на ложе в отсутствие хозяина.
– Оставь в покое дротик, дружище Юний, – хрипло засмеялся неведомый ночной гость. – Это я, Домиций.
– Верула? – удивленно переспросил Рысь. – Что ты здесь делаешь?
– Дожидаюсь тебя… Нет, не вели слуге зажигать светильник! – предостерег Домиций. – Пусть лучше выйдет и посторожит на улице от лишних ушей.
– От лишних ушей? Зачем?
– Затем, – с нажимом отозвался Верула. – Сейчас как раз удобный случай.
– Ну, хорошо, – вспомнив предостережение центуриона, Юний согласился. – Гета, выйди и посторожи у дверей.
Слуга молча выскользнул из хижины. Скрипнуло ложе.
– Садись куда-нибудь, не маячь, – по-хозяйски предложил гость. – Беседа может оказаться длинной.
Рысь нащупал резное креслице. Вообще-то подобная мебель считалась женской, но ведь нужно на чем-то сидеть. А сделать из хижины некое подобие римской столовой – таблиниума – все равно не получалось, размеры помещения не позволяли.
– Слушаю тебя, Домиций.
– Слушай… – Верула усмехнулся, немного помолчал и продолжил: – Ты грамотный парень, Юний. Не стану скрывать, я давно тобой интересуюсь. Ты – единственный! – спрашиваешь в лавках книги, вот, совсем недавно, купил Вергилия…
– Ты неплохо осведомлен!
– Так я и не скрываю, что присматривался к тебе. И даже читал твои отчеты центуриону. Неплохо пишешь – кратко и по существу дела. И точно так же, как наш кастелян Фрикс.
– А при чем тут кастелян? – удивился Юний. Он чувствовал в речи Фракийца какой-то подвох, но вот какой – пока еще не распознал.
– При чем кастелян? – Домиций рассмеялся. – Сейчас узнаешь. Я ведь не зря переманиваю тебя в свой манипул. Ты грамотен и умен. На вот, взгляни… вернее, пощупай…
Он что-то протянул Юнию. Две сложенные вместе дощечки, покрытые тонким слоем воска – точно такие, на каких писались официальные отчеты и прошения.
– Узнал? Да, точно такие же, на каких пишутся документы гарнизона. Мне их делает на заказ один умелец из местных. Осталось только заиметь возле начальства своего человечка – ловкого, умного, грамотного – вроде тебя, Юний!
– Подделывать таблички?! – изумился Рысь. – Но зачем?
Верула глухо хохотнул:
– Ну, ты же умный парень. Что плохого в том, что наш манипул – а я надеюсь, ты в нем все-таки будешь, – получит больше зерна и продуктов или больше амуниции и оружия? Все это можно очень выгодно продать местным.
– Деньги? – презрительно бросил Юний. – Мне вполне хватает жалованья.
– Пока хватает! – жестко произнес Домиций. – Император урезает в легионах пайки, запрещает ветеранам объединяться в коллегии для защиты своих прав! Деньги, только деньги, а не правда и честь правят Римом. Без денег – ты никто. Знаешь, сейчас ветеранская пенсия кажется такой большой… Еще бы, целых двенадцать тысяч сестерциев, огромные деньги. А пара жирных голубей стоит тысячу! А сто тысяч может стоить раб, какой-нибудь красивый, обученный приятным манерам мальчик, годный лишь для постели хозяина! Что такое жалкие двенадцать тысяч? Или мы, воины, не заслужили большего? Согласись, к нам относятся несправедливо. Вот я и пытаюсь хоть как-то эту несправедливость исправить. Хоть немного…
– И я должен тебе в этом помогать?
– Не мне – нам! Я не говорю о молодых, родившихся здесь, в Британии, мальчиках – Приске или Марциане. Но ты, ты же знаешь, что делается в Риме, Юний Рысь… из Трех Галлий.
– Не знаю, о ком ты.
