Измеритель! Этот тип был умалишенным!
— Напротив, у него был весьма обширный ум.
— Считай, что это одно и то же.
— Э-э… Аркканцлер, а это действительно так важно? — отважился спросить казначей.
— Эта пакость пуляла в меня шариками, — сказал Чудакулли. — Один раз, потом другой!
— За этим не следует усматривать… э-э… так сказать, личного… выпада…
— А я хочу знать, как она сделана, дружище! Только представь, какие здесь возможности для настоящего спортсмена!
Казначей попытался вообразить одну-две такие возможности.
— Мне кажется, что при создании своего устройства Риктор не рассчитывал, что оно будет использовано в целях убоя невинных тварей, — промямлил он, уже ни на что не надеясь.
— А что мне до его расчетов! Где эта штука сейчас?
— Я распорядился обложить ее мешками с песком.
— Хорошая мысль. Это…Уамм… уамм…
Из коридора донесся приглушенный звук. Волшебники обменялись многозначительными взглядами.
…Уамм… уамм УАММ.
Казначей затаил дыхание.
Плюм.
Плюм. Плюм.
Аркканцлер бросил взгляд на песочные часы, стоящие на каминной полке.
— Теперь она срабатывает каждые пять минут, — заметил он.
— И бьет тремя шариками подряд, — отметил казначей. — Надо распорядиться, чтобы положили побольше мешков с песком.
Он полистал пачку бумаг. Вдруг взгляд его зацепился за некое любопытное слово.
«Реальность».
Казначей взглянул на почерк, ровно струящийся по странице. Буквы были мелкие, сжатые, старательно выписанные. Кто-то говорил ему, что такая манера почерка объясняется анальным задержанием, которым на самом деле страдал Числитель Риктор. Казначей понятия не имел, что это значит, и от души надеялся вечно оставаться в своем неведении.
Другим любопытным словом оказалось «измерение». Взгляд казначея скользнул к началу и уперся в подчеркнутое заглавие, гласящее: «К вопросу касательно объективного измерения реальности».
В верхней части страницы помещалась диаграмма. Казначей впился в нее взглядом.
— Нашел что-нибудь? — спросил аркканцлер, не поднимая головы.
Казначей сунул бумагу в рукав мантии.
— Ничего существенного, — сказал он.
Где-то внизу с грохотом бился о берег прибой. (…А еще ниже, глубоко под водой, омары, пятясь задом, расхаживали по затонувшим улицам…)
Виктор подбросил в костер щепку. Она загорелась синим от соли пламенем.
— Не понимаю ее, — сказал он. — Вчера была совершенно нормальной, что ей сегодня в голову ударило?
— Одно слово, суки… — посочувствовал Гаспод.
— Ну, так далеко я бы не стал заходить, — возразил Виктор. — Просто иногда она ничего не слышит.
— Глухая к тому же, — вздохнул Гаспод.
— Разум и нормальная половая жизнь несовместимы, — заметил Господин Вовсе-Не-Топотун. — Мы, кролики, куда спокойнее относимся к этому вопросу. Пришел, взял, поблагодарил, пошел дальше.
— Попробуй принести ей в подарок вкусную мышку, — посоветовал кот. — Против присутствующих я ничего не имею, — виновато добавил он, избегая гневного взгляда Отнюдь-Не- Писк.
— Мне от моей умственной деятельности тоже мало радости, — пожаловался Господин Топотун. — Неделю назад никаких сложностей не было. А теперь мне все время нужно сначала беседу завести. А они только сидят да носами дергают. Сущим идиотом себя чувствуешь.
Раздалось придушенное кряканье.
— Утенок интересуется насчет твоей книги. Что там нового? — перевел Гаспод.
— Читал ее во время обеденного перерыва, — сказал Виктор.
Снова раздалось раздраженное кряканье.
— Утенок говорит, халтуришь.
— Послушай, не могу же я все бросить и отправиться пешком в Анк- Морпорк, — возмутился Виктор. — Это несколько часов дороги. А мы с утра до ночи картинки делаем!
— Отпросись на денек, — посоветовал Господин Топотун.
— В Голывуде такое не поощряется, — ответил Виктор. — Меня уже раз увольняли — спасибо, больше не хочу.
— Сначала уволили, а потом назад взяли. И денег прибавили, — напомнил ему Гаспод. — Очень занятно. — Он почесал ухо. — А ты напомни Достаблю, что в твоем контракте есть пункт касательно выходных.
— Нет у меня никакого контракта. Ты сам знаешь. Поработал — получил деньги. Все просто.
— М-да, — сказал Гаспод. — М-да. М-да? Устный контракт. Просто, говоришь? Это мне нравится.
Приближался рассвет, и Детрит его встречал, затаившись в тени, что пролегала у задней двери «Голубой Лавы». Весь день неведомые доселе страсти сотрясали его тело. Всякий раз, закрывая глаза, он видел перед собой фигуру, похожую на такой аккуратный, ровный валунчик.
Нужно было взглянуть правде в глаза.
Детрит влюбился.
Да, все эти годы в Анк-Морпорке он только и делал, что за деньги вышибал из людей дух. Да, это была грубая жизнь, жизнь без друзей. Одинокая жизнь. Он уже смирился с мыслью о безрадостной холостяцкой старости. И вот внезапно Голывуд дарит ему шанс, о котором он и мечтать не мог.
Он был воспитан в строгих правилах и до сих пор отчасти помнил лекцию, прочитанную ему отцом, когда он был совсем молодым троллем. Если увидишь девушку, которая тебе понравится, не кидайся к ней сразу. Есть свои правила.
Он отправился к морю и отыскал камень. И не первый попавшийся. Тролль искал прилежно и сумел найти большой камень, гладко обкатанный морем, покрытый розовыми и белыми прожилками кварца. Девушки такие любят.
Теперь Детрит, обмирая сердцем, ждал, когда девушка закончит работу.
Он пытался сочинить вступительные слова. Никто ведь не учил его,
