— Старыми башмаками? — хихикнула Мышь.
— Лично со мной, когда я влюблялся, обращались именно так, — хмуро проговорил кот.
— У людей все иначе, — туманно заметил Гаспод. — Башмаками никто не швыряет и водой не поливает. Но в ход идут цветы, а потом всякая грызня, брань… Ну и так далее.
Животные обменялись безрадостными взорами.
— Я наблюдала за ними немного, — вмешалась Писк. — Она считает его полным придурком.
— Это часть особого ритуала, — подтвердил Гаспод. — Роман называется.
Кот повел лопатками:
— Не, я предпочитаю башмак. Во всяком случае, иногда можно угадать, откуда он прилетит.
Мир впитывал в себя буйный дух Голывуда, текущий уже не струйкой, но потоком. Этот дух отравлял кровь людям, не щадил даже животных. Рукояторы вращали свои рукоятки, и дух прибывал. Плотники заколачивали гвозди, и Голывуд строился. Боргль заправлял им свой бульон; Голывуд проник в песок, растворялся в воздухе. Голывуд рос на глазах.
Он приближался к расцвету.
Достабль, или С.Р.Б.Н., как он нынче предпочитал называться, оторвал голову от подушки и начал всматриваться в темноту.
В голове у него полыхал город.
Судорожными движениями нащупав у изголовья кровати спички, он с нескольких попыток сумел зажечь свечу и наконец обнаружил перо.
Бумаги, правда, поблизости не было. А ведь он не уставал внушать своим приближенным, что бумага всегда должна находиться у изголовья его кровати — на случай, если его во время сна посетит какая-нибудь идея. Известно, что лучшие идеи обыкновенно наведываются в голову во сне.
По крайней мере, перо и чернила были под рукой.
Перед глазами мельтешили образы. Если не ухватить их сию же минуту, они уйдут навсегда.
Достабль зажал в кулаке перо и принялся черкать им по простыням.
Итак, Мущина и Женщина, Объятые Пламинем Страсти в Гораде, Расколатом Гаражданской Войной!
Перо с трудом прокладывало себе путь по шершавой поверхности материи.
Да! Да, вот оно!
Вот тут он задаст им жару — всем этим строителям пирамид из пластика и дворцов из картона. Он
Тролли! Дым сражений! Любовь и страсть! Мужчины с подкрученными усами! Наемники, охотники за удачей! И главное — женщина, которая борется за своего… за свою… Достабль чуть помешкал — за то, чтобы удержать при себе кого-то там, кого она полюбила, кто он такой, еще успеем придумать.
Перо заскрежетало, оставило кляксу, метнулось вперед и понеслось бешеным аллюром.
Брат ополчился на брата! Дамы в кринолиновых юбках хлещут мужчин по физиономиям! Могучий и знатный род приходит в упадок!
Огромный город объят пламенем. («Объят, — вписал он ремарку, — не страстью, а пламенем!»)
А что, если…
Он прикусил губу.
Правильно. В точку. Как он мечтал об этой минуте! Да, тысячу раз да!
Да — тысяче слонов!
Позже Солл Достабль скажет ему:
— Клянусь богами, дядя, Анк-Морпоркская Гражданская война — это задумано гениально! Замечательный эпизод истории. Но проблема в другом. Историки говорят, что слонов они на той войне не заметили.
— Война была большая, — возражал ему Достабль. — За всем не уследишь.
— За тысячей слонов уж как-нибудь уследили бы!
— Так. Кто управляет студией?
— Но послушай…
— Нет, это ты послушай! — рявкнул Достабль. — Может, историки и не видели тысячу слонов, зато у нас с тобой эти слоны есть. Тысяча слонов — ближе к правде жизни, понял?!
Бешеные каракули Достабля незаметно покрыли всю простыню; закончив самую нижнюю строку, он продолжил свой труд на деревянной спинке кровати.
О боги, вот это будет вещь! Это вам не уличные драки снимать. Здесь нужно будет задействовать весь штат рукояторов Голывуда.
Достабль оторвался от своей писанины, пыхтя от возбуждения и переутомления.
Картинка сложилась. Дальше можно было не продолжать.
Оставалось разве что придумать название. Оно должно быть хлестким. Таким, чтобы люди запоминали его с первого раза. В этом названии — он поковырял подбородок пером — должен быть намек на то, что, мол, великий катаклизм истории, словно карточные домики, в два счета порушит судьбы и чаяния простых смертных. Ага, катаклизм… Буря — образ что надо. Буря — это гром, это молния, это дождь, ветер…
Ветер! Вот оно, вот оно!
Он подполз к дальней кромке простыни и с величайшим старанием начертал:
«ПОДНЯТЫЕ УРАГАНОМ».
Виктор долго пытался уснуть, ворочаясь на своем узком ложе. Мозг его, наполовину отключившись, легко пропускал через себя различные видения: здесь были гонки на колесницах, стремительно несущиеся пиратские суда, потом еще что-то, не подлежащее опознанию… Но все это вертелось вокруг какой-то ужасной твари, которая взбиралась на башню. Тварь была исполинской и очень мерзкой; нагло осклабившись, она взирала на мир с вызовом. Кричала какая-то девушка…
Виктор рывком сел в постели; по телу ручьями стекал пот.
Спустя пару минут он опустил ноги на пол и подошел к окну.
Над раскиданными у его подножия огоньками вздымался Голывудский холм, овеянный подсвеченной утренней дымкой. День, как всегда, обещал быть погожим.
Огромными, невидимыми, золотистыми волнами хлынули в город голывудские грезы.
Они и принесли в город Нечто.
Это нечто никогда, ни единого раза не видело снов. Оно вообще не знало, что такое сон.
Поднявшись с постели, Джинджер тоже рассматривала в окно холм, только вряд ли она его увидела. Смотря прямо перед собой, она подошла к дверям, спустилась по лестнице и ступила в предрассветный сумрак.
