— А как же сон, который ты мне рассказывала? — спросил Виктор. — В нем, между прочим, есть что-то очень жреческое. Я бы сказал очень… очень…
— У-ук.
— Да-да, священническое, — перевел Виктор.
— Подумаешь, сон какой-то, — раздраженно сказала Джинджер. — Я этот сон вижу с самого детства.
— У-ук, у-ук!
— Что он сказал?
— Он говорит, что, скорее всего, этот сон начал являться к тебе намного раньше, чем ты можешь представить.
Перед ними величественным сугробом или городом, сотканным из застывшего света звезд, серебрился Голывуд.
— Виктор, — позвала Джинджер.
— Что?
— А где все?
Виктор присмотрелся к городу. Там, где должны были метаться объятые ужасом людские толпы, там… там не было ни души.
Было лишь молчание, и лился свет.
— Где они? — повторила она. Он покосился на нее.
— Но ведь подземный коридор рухнул! — громко сказал он, словно считал, что тем самым превратит это в реальность. — И каменные плиты наглухо перегородили его!
— Знаешь ли, позвать пару троллей — и они его в два счета расчистят.
И Виктору вспомнилась та… как ее назвал библиотекарь… Ктхинематека. Первый сеанс, шедший без перерыва в течение нескольких тысяч лет. А еще он вспомнил людей, которые все это время сидели там. А тем временем над их головами меняли свой рисунок созвездия.
— Ну, они могли… могли куда-нибудь уйти, — предложил он малоубедительное объяснение.
— Никуда они не ушли, — возразила Джинджер. — И мы это оба понимаем.
Виктор обвел беспомощным взором искрящийся айсберг города.
— Почему мы? — спросил он. — Почему все это происходит именно с нами?
— Знаешь, все события имеют свойство с кем-нибудь происходить, — сказала Джинджер.
Виктор развел руками.
— И шанс дается только один, — сказал он. — Да?
— И когда тебе нужно спасти мир, тут же находится мир, который нужно спасти, — добавила Джинджер.
— Вот именно, — кивнул Виктор. — Повезло нам, правда?
Крестьяне осторожно сунули головы в открытую дверь сарая. Из полутьмы на них глядели стройные ряды кочанов.
— Говорил же, капуста здесь, — сказал один. — Никаких кур тут нет. Я капусту ни с чем не спутаю. Всегда ее узнаю.
В эту самую минуту, откуда-то издали и свысока, до них донеслись какие-то возгласы. Причем они приближались.
— Слушай, так тебя перетак, ты вообще понимаешь, что такое «лететь прямо»?
— Не надо было свешиваться вправо, аркканцлер!
— И куда нас занесло? Ни черта в этом тумане не видно!
— Сейчас попробую определить! Эй, эй, осторожнее! Не стоит так наклоняться! Повторяю, лучше так не наклоняться! Я же сказал, не…
Крестьяне поспешно отпрыгнули в стороны, освобождая дорогу для помела, которое, штопором ввинтившись в двери, со всего разгону врезалось в капусту. Раздался сочный капустный «чмок».
Спустя некоторое время послышался сдавленно-обреченный шепот:
— Я же предупреждал…
— О чем ты предупреждал? Да, ну и где мы очутились по твоей милости? Что это такое?
— Капуста, аркканцлер.
— А-а, овощ…
— Овощ.
— Терпеть не могу овощи. Кровь становится жидкой.
Наступило молчание. После краткой паузы снова раздался голос, звучавший на этот раз крайне решительно:
— Что ж, очень сочувствую. И вообще, ты меня уже достал своими завихрениями, ты, кровожадный, властолюбивый хам!
Повисла еще одна пауза. А затем:
— Слушай, казначей, а могу я тебя вышвырнуть из Университета?
— Нет, аркканцлер. У меня слишком большая выслуга.
— В таком случае помоги мне отсюда выбраться и пойдем куда-нибудь пропустим по стаканчику.
Крестьяне начали быстренько отползать.
— Вот конем меня, — сказал знаток капусты. — Это же волшебники. А от этих, конем их, волшебников лучше держаться подальше.
— Ага, — кивнул его товарищ. — Слушай, э-э, ты все время вспоминаешь какого-то коня… Что такого он с тобой сделал?
Пришло время тишины.
Весь Голывуд был окутан сиянием. И медленно, неторопливо мерцал. «Вот он, свет Голывуда», — подумал Виктор.
А еще здесь витало зловещее предчувствие. Если съемочную площадку считать сном, ожидающим своего воплощения, то город вышел на следующий качественный виток, представляя собой реальное место, ожидающее перерождения в нечто новое, нечто такое, чему еще не подыскали определения.
— . . . . . . . . — сказал Виктор и тут же умолк.
— . . . . . . . . . . . . . .? — спросила Джинджер.
— . . . . . . . . . . . . . .!
— . . . . . . . . . . !
Какое-то мгновение они во все глаза таращились друг на друга. Затем Виктор схватил ее за руку и увлек внутрь ближайшей постройки, оказавшейся по случаю столовой.
Представшая им сцена не поддавалась описанию — и в таком качестве пребывала бы вовек, не разыщи Виктор доску, с успехом применяемую для ознакомления посетителей с тем, что, к всеобщему смеху, именовалось здесь словом «меню». Виктор взял с подставочки мел.
— Я ГОВОРЮ НО САМ СИБЯ НЕСЛЫШУ! — накарябал он на доске и с торжественным лицом вручил мелок Джинджер.
— Я ТОЖЕ. ПАЧЕМУ?
Виктор задумчиво потеребил мелок в ладони, а потом приписал:
— НАВЕРНОЕ ПАТОМУ ЧТО МЫ НЕ СУМЕЛИ ИЗАБРЕСТИ ЗВУК. А ЕСЛИ БЫ У НАС НЕ БЫЛА БЕСОВ КАТОРЫЕ УМЕЮТ РИСАВАТЬ ЦВЕТНЫМИ МЕЛКАМИ МЫ С ТОБОЙ ЩАС ВИДЕЛИ БЫ ТОЛЬКО ЧОРНОБЕЛУЮ КАРТИНКУ.
