справедливость Великого Бога Ома – кажутся многим людям настолько туманными, что этих неверующих приходится убивать, чтобы они осознали свою ошибку. В то время как опасные, расплывчатые и ошибочные идеи вдруг обретают для некоторых такую привлекательность, – он задумчиво почесал шрам, – что эти фанатики предпочитают прятаться в горах и бросаться оттуда камнями. Даже когда их берут в осаду и морят голодом, они предпочитают умереть, но так и не увидеть здравый смысл.
Б'ей Реж разглядел этот здравый смысл еще в раннем возрасте. Как считал лично он, тот смысл здравый, который позволяет тебе остаться в живых.
– И что ты предлагаешь? – спросил он.
– Совет выразил желание вступить с Эфебом в переговоры, – сказал Друна. – Как вам известно, я отвечаю за организацию. Делегация выезжает завтра.
– Сколько легионеров? – поинтересовался Ворбис.
– Только охрана. Нам гарантировали безопасный проход, – ответил Б'ей Реж.
– Нам гарантировали безопасный проход… – повторил Ворбис. В его устах это прозвучало как длинное ругательство. – А после того как делегация окажется у них в стране?…
Б'ей Реж хотел было сказать, что разговаривал с командиром эфебского гарнизона и считает его человеком чести, хотя, конечно, этот эфеб не более чем жалкий безбожник, ниже самых распоследних презренных червей… но потом счел, что высказывать такую мысль Ворбису не совсем мудро.
И поэтому пообещал:
– Мы будем начеку.
– А можем мы застать их врасплох?
Б'ей Реж замялся.
– Мы?
– Отряд возглавлю я, – отозвался Ворбис. Генерал-иам и секретарь обменялись быстрыми взглядами. – Мне хотелось бы… на время оставить Цитадель. Сменить обстановку. Кроме того, мы должны дать понять эфебам, что они не заслуживают внимания высшего чина церкви. Я сейчас размышляю над такой возможностью – а что, если нас спровоцируют?
Б'ей Реж нервно щелкнул суставами, словно ударил хлыстом.
– Мы дали слово…
– Перемирие с неверующими невозможно, – перебил Ворбис.
– Но существуют практические соображения, – произнес Б'ей Реж настолько резко, насколько посмел. – Дворец в Эфебе представляет собой лабиринт. Уж я-то знаю. Там полно ловушек. Никто не может войти туда без провожатого.
– А как входит провожатый? – спросил Ворбис.
– Полагаю, он сам себя провожает, – ответил генерал-иам.
– Всегда есть другой путь. Это я знаю из личного опыта, – отрезал Ворбис. – В любое место всегда можно проникнуть другим путем. И Господь укажет его нам – в нужное время, можете быть уверены.
– Конечно, все значительно упростилось бы, – задумчиво сказал Друна, – если бы в Эфебе возникли беспорядки. Это дало бы нам определенные… преимущества.
– И мы получили бы доступ ко всему побережью, – кивнул Ворбис.
– Ну…
– К Джелю, а затем и к Цорту, – продолжал Ворбис.
Друна старался не смотреть в сторону Б'ей Режа.
– Это наш долг, – подвел итог Ворбис. – Наш священный долг. Мы не должны забывать о бедном брате Мурдаке. Он был один и без оружия.
Огромные сандалии Бруты послушно шлепали по каменным плитам к келье брата Нюмрода.
По пути он пытался придумать, с чего начать. «Учитель, я встретил говорящую черепаху и…», «Учитель, здесь одна черепаха хочет…», «Учитель, угадайте, что мне сказала черепаха, которую я нашел в дынях…»
Брута никогда не считал себя пророком, однако мог довольно точно предсказать итог любой беседы, начатой подобным образом.
Многие люди считали Бруту идиотом. Он и выглядел настоящим придурком – взять хоть круглое простецкое лицо, хоть косолапые ноги. Также за Брутой водилась дурная привычка шевелить губами, словно он репетировал каждое предложение. А происходило это потому, что он действительно репетировал все свои слова. Обдумывание давалось Бруте нелегко. Большинство людей думают автоматически, мысли танцуют по их мозгу, как статическое электричество по туче. Так, по крайней мере, казалось Бруте. Он же, напротив, должен был все обдумывать по частям, словно стену строил. Над ним постоянно смеялись, насмехались над бочкообразным телом и ногами, которые, казалось, готовы разбежаться в разные стороны, поэтому Брута старался тщательно обдумывать все, что собирался сказать.
Брат Нюмрод, заткнув уши пальцами, лежал ничком перед статуей Топчущего Безбожников Ома. Его снова одолевали голоса.
Брута кашлянул. Потом кашлянул еще раз.
Брат Нюмрод поднял голову.
– Брат Нюмрод? – спросил Брута.
– Что?
– Э… Брат Нюмрод?
– Что?
Брат Нюмрод вынул пальцы из ушей.
– Да? – несколько раздраженно спросил он.
– Гм, я хотел бы, чтобы вы взглянули на кое-что в… В саду, брат Нюмрод.
Наставник сел. На лице Бруты была написана искренняя тревога.
– Что ты имеешь в виду? – спросил брат Нюмрод.
– Ну, в саду. Это трудно объяснить. Я нашел… Брат Нюмрод, я нашел, откуда исходят голоса. Вы сами просили, чтобы я вам все-превсе рассказывал.
Старый священнослужитель искоса взглянул на послушника. Но если и жил когда-либо на Диске человек, напрочь лишенный хитрости и коварства, так это Брута.
Страх – достаточно странная почва. В основном на ней вырастает послушание, причем рядами, словно пшеница, чтобы удобнее было пропалывать. Но иногда она дает урожай клубней демонстративного неповиновения, которые пышно разрастаются в подполье.
В Цитадели подполья хоть отбавляй. Во-первых, там имеются темницы и тоннели квизиции. А кроме них в Цитадели есть подвалы, сточные трубы, заброшенные помещения, тупики, пространства за древними стенами и даже естественные пещеры в самом скальном основании.
Это была одна из таких пещер. Дым от горящего по центру костра уходил в щель на потолке и бесследно терялся в лабиринте труб и колодцев.
Среди танцующих теней можно было разглядеть около дюжины фигур. Все присутствующие были в грубых накидках поверх невзрачной, сшитой из тряпок одежды, которую не жалко будет сжечь после встречи – чтобы длинные руки квизиции не нашли ничего инкриминирующего. Манеры движений говорили о том, что собравшиеся в пещере привыкли носить оружие. Характерные жесты. Позы. Обороты речи.
На одну из стен было нанесено изображение. Нечто овальное с тремя маленькими выступами в верхней части, причем средний чуть больше крайних, и тремя выступами внизу,
