– Верно.
– Четыре-на-дцать лодок.
– Замечательно.
– Одна тысяч. Три сот. Шесть десят. Четыре кирпича.
– Прекрасно.
– А вот…
– Я бы на твоем месте отдохнул. Не стоит растрачивать все силы.
– А вот… один бегущий человек.
– Где? Где?!
Кофе Шэма Харги по вкусу напоминал расплавленный свинец, но обладал одним преимуществом: вы испытывали ни с чем не сравнимое чувство облегчения, когда наконец выпивали чашку до дна.
– Шэм, – сказал Ваймс, – кофе просто отвратительный.
– Верно, – согласился Харга.
– За свою жизнь я выпил немало плохого кофе, но сейчас мне словно пилой провели по языку. Сколько ты его варил?
– А какое сегодня число? – спросил Шэм, вытирая стакан.
Он всегда вытирал стаканы. Правда, никто понять не мог, куда он девает чистые.
– Пятнадцатое августа.
– Какого года?
Шэм Харга улыбнулся или, по крайней мере, пошевелил мышцами вокруг рта. Шэм Харга успешно заведовал «Реберным домом» вот уже много лет. Он всегда улыбался, никогда не кормил в кредит и быстро понял, что большинство посетителей предпочитает, чтобы еда состояла из четырех пищевых групп: сахар, крахмал, жир и подгоревшие хрустящие кусочки.
– Дай мне пару яиц, – сказал Ваймс. – Но чтобы желток был твердым, а белок жидким, как патока. А еще я хочу бекона, твоего особого бекона, покрытого твердыми узелками, и чтоб на нем болтались кусочки жира. И ломоть жареного хлеба, от одного вида которого сводит желудок.
– Непростой заказ, – покачал головой Харга.
– Вчера тебе удалось его выполнить. И дай мне еще кофе. Черного, как полночь в безлунную ночь.
Харга удивленно посмотрел на капитана. Сегодня Ваймс вел себя как-то странно.
– Так тебе черный кофе или нет? – уточнил он.
– Очень черный.
– Но как это?
– Что как?
– В безлунную ночь на небе всегда много звезд. Их лучше видно. И горят они очень ярко. Безлунная ночь может быть достаточно светлой.
Ваймс вздохнул.
– Пусть это будет безлунная ночь, когда небо затянуто облаками, – сказал он.
Харга внимательно посмотрел на кофейник.
– Кучевыми или перисто-дождевыми?
– Извини? Что ты спросил?
– Кучевые облака располагаются низко, поэтому от них отражается свет города, понимаешь? Кроме того, свет может отражаться от кристалликов льда…
– Хорошо, хорошо, – сдался наконец Ваймс. – Я хотел сказать, что у безлунной ночи цвет в точности как у твоего кофе. Наливай.
– Слушаюсь, капитан!
– И пончик. – Ваймс схватил Харгу за замызганный передник и подтянул к себе так, что они оказались нос к носу. – Пончик такой пончиковый, как самый обычный пончик, сделанный из муки, воды, одного крупного яйца, сахара, щепотки дрожжей, корицы по вкусу и джема, желе или крысиной начинки в зависимости от национального или видового предпочтения. Все понятно? А не такой пончиковый, как что-либо метафорическое. Просто пончик. Один пончик.
– Пончик.
– Да.
– Так бы и сказал.
Харга отряхнул передник, обиженно посмотрел на Ваймса и отправился на кухню.
– Стой! Именем закона!
– А как зовут закон?
– Откуда мне знать?!
– А почему мы его преследуем?
– Потому что он убегает.
Дуббинс был стражником всего несколько дней, но уже успел понять один важный и основополагающий факт: пройти по улице, не нарушив тот или иной закон, – невозможно. В распоряжение стражника, решившего провести с каким-нибудь гражданином увлекательную беседу, предоставлен целый мешок потенциальных обвинений, начиная с Непреднамеренного Околачивания Груш и заканчивая Неумышленным Оскорблением Чьей-Либо Извращенной Нравственности, Будучи Существом Не Того Цвета/Формы/Вида/Пола.
На мгновение ему в голову пришла мысль, что любого человека, не бросившегося наутек при виде мчащегося на него с огромной скоростью Детрита, можно обвинить в нарушении Акта О Смертельной Глупости от 1581 года. Но сейчас не было времени раздумывать над этим. Кто-то убегал, а они догоняли. Они догоняли, потому что он убегал, а он убегал, потому что они догоняли.
Ваймс расположился за столом с чашкой кофе в руке и принялся рассматривать предмет, найденный на крыше.
Он походил на укороченный вариант флейты Пана – при условии, что Пан был ограничен шестью нотами, причем одинаковыми. Трубочки были сделаны из стали и сварены вместе. По одной стороне шла зазубренная полоса металла, похожая на расплющенную и вытянутую шестеренку, и от предмета сильно пахло фейерверками.
Он осторожно положил его рядом с тарелкой.
После чего изучил рапорт сержанта Колона. Фред Колон явно потратил на его составление кучу времени и, вероятно, пользовался словарем. Рапорт гласил:
