Был человек, который всецело посвятил себя изучению времени, и время воплотилось для него. Он изучил стезю времени, и Время заметила его, так сказал Смерть. И было что-то похожее на любовь.
И у Времени был сын.
Как? У Сьюзен был такой склад ума, который может испортить сказку подобным вопросом. Время и смертный человек. Как они смогли сделать…? Ну, как они
Затем она подумала: мой дед — Смерть. Он удочерил мою мать. Мой отец был его подмастерьем некоторое время. Вот и все. Они оба были людьми, и я появилась на свет обычным способом. Нет причины, по которой я могу ходить сквозь стены и жить вне времени и быть чуть-чуть бессмертной, но я могу, и эта не та область, где логика и, надо признать, общая биология сыграли какую-то роль.
Так или иначе, время постоянно создает будущее. Будущее содержит то, чего не существовало в прошлом. Малыш не станет трудностью для чего-то…для кого-то, кто каждое мгновение воссоздает вселенную.
Сьюзен вздохнула. И следовало учитывать, что Время, видимо, не была временем, так же, как Смерть не был собственно смертью, и Война был не совсем войною. Она встречала Войну, большого толстого человека с неадекватным чувством юмора и вечной манерой терять нить беседы, и он, безусловно, не посещал самолично каждую мелкую ссору. Ей не понравился Чума, который кидал на нее странные взгляды, а Голод был просто истощенным и странным. Никто из них не вел свои… назовем их дисциплинами. Они все
Учитывая то, что она встречала Зубную Фею, Пряничную Утку и Старую Проблему Человечества, удивительно, что она выросла почти человеком, почти нормальным.
Пока она просматривала свои записи, ее волосы выбились из тугого пучка и приняли свою обычную стойку, вроде той, что бывает у человека, который только что дотронулся до чего-то под очень высоким напряжением. Они окружили ее голову белым облаком с одной-единственной черной прядью почти нормальных волос.
Дедушка может быть разрушителем миров и конечной истиной вселенной, но нельзя сказать, чтобы он не интересовался простыми людьми. Возможно, Время тоже.
Она улыбнулась.
Говорят, время не ждет.
Возможно, однажды оно подождало кое-кого.
Сьюзен ощутила на себе чей-то взгляд и обернулась. Смерть Крыс глядел на нее сквозь линзу очков, которые принадлежали сбитому с толку человечку, разыскивающему их в противоположном конце комнаты. Ворон чистил клюв об пыльный бюст жившего когда-то историка.
— Ну? — сказал Сьюзен.
— ПИСК!
— О, это ведь он, не так ли?
Бинки ткнулся носом в двери библиотеки и вошел. У людей, занимающихся лошадьми, есть неприятная привычка называть белых лошадей «серыми», но даже эти кривоногие любители вынуждены были бы признать, что, по крайней мере, этот конь — хоть и не белый как снег, чья белизна — мертвенная, но, по крайней мере, белый как живое молоко. Его уздечка, поводья и седло были черными, но они, в известном смысле, были лишь бутафорией. Если конь Смерти позволял вам сесть на него, значит, вы оставались на нем с седлом или без него. И не было предела числу людей которое он мог везти. В конце концов, эпидемии иногда случаются внезапно.
Историки не обратили на него внимания. Лошади не ходят в библиотеки.
Сьюзен взобралась на него. Она много раз желала родиться настоящим человеком, совершенно обычным, но сейчас она согласна позабыть об этом до завтра…
…только не о Бинки.
Через секунду в воздухе над библиотекой появилось четыре отпечатка копыт, сверкающих как горящая плазма, но затем и они пропали.
Хруст снега под лапами снежного человека и вой вечного ветра в горах были единственными звуками до того, как Лобзанг произнес:
— Под «срубить ему голову», вы на самом деле подразумевали…?
— Отделение его головы от тела, — сказал Лю-Цзы.
— И, — сказал Лобзанг, все еще тоном человека, исследующего каждый угол пещеры с приведениями. — Он не возражает?
— Нууу, это нериятноо, — сказал снежный человек. — Момент с оотрубанием. Но ничегоо, если нужно. Дворник всегда быыл добрым другом нам. Мы платили ему тем же.
— Я пытаюсь научить его Пути, — гордо сказал Лю-Цзы.
— Даа. Очень полезно. «Вымытый чаайник никогда не выыкипит», — подтвердил снежный человек.
Любопытство в голове Лобзанга боролось с раздражением и победило.
— Я что-то упустил? — сказал он. — Вы не умрете?
— Не умру? С отруубленной головой? Смешно! Хо-хо, — произнес снежный человек. — Конечно умру. Но этоо не такоое уж большое делоо.
— Нам потребовались
— Три раза? — сказал Лобзанг. — Многовато для вымирания. Я хочу сказать, у большинства видов это получается только раз, ведь так?
Снежный человек вошел в высокий лес из древних сосен.
— Это место подойдет, — сказал Лю-Цзы. — Поставьте нас, сэр.
— И мы снесем вам голову, — сказал Лобзанг слабо. — Что я говорю?
— Ты же слышал, он сказал, что это его не беспокоит, — произнес Лю-Цзы, пока их осторожно опускали на землю.
— Не в этом дело! — горячо возразил Лобзанг.
— Это его голова, — обратил его внимание на этот факт Лю-Цзы.
— Но
— О, ну, в таком случае, — сказал Лю-Цзы. — Не было ли сказано: «Если хочешь, чтобы что-то было сделано как надо, делай это сам»?
— Даа, правда, — сказал снежный человек.
Лю-Цзы забрал меч из рук Лобзанга. Он держал его осторожно, как человек непривычный к оружию. Снежный человек услужливо встал на колени.
— Вы готовы? — спросил Лю-Цзы.
— Даа.
— Не могу поверить, что вы это делаете! — воскликнул Лобзанг.
— Интересно, — сказал Лю-Цзы. — Миссис Космополит говорит: «Видеть — значит верить», и, как это ни странно, Великий Мгновен говорил: «Я видел, теперь я верю»!
Он взмахнул мечом и срубил голову снежному человеку.
Раздался звук, как будто кто-то рассек пополам капусту, и голова полетела в корзину под одобрительные хлопки и выкрики толпы: «О, молодец, чистая работа!». Город Квирм был милым, мирным и законопослушным местечком, и муниципальный совет поддерживал эту идиллию с помощью карательной политики, которая соединяла в себе максимум устрашения с минимумом нужды в
