Никогда еще кипа соломы не казалась ей такой чудесной и в две минуты Тиффани зарылась в солому. На другом конце сарая две коровы миссис Амбридж наполняли воздух теплом и запахами переброженной травы.
Сон был мрачен. Ей снилось, как Аннаграмма сняла маску Де Люкс, чтобы обнажить свое лицо, и затем сняла свое лицо, чтобы показать под ним лицо Матушки Ветровоск…
И затем: Стоило ли все это танца, пастушка? Ты забрала мою силу и я ослабела. Теперь мир оледенеет. Стоило ли это танца?
Тиффани села. Она сидела в черном, как смоль, сарае и думала, что видела светящуся надпись в воздухе, извивающуюся, как змея. Затем она снова провалилась в темноту и ей снились глаза Зимового.
Глава одиннадцатая. И даже бирюзовый
Дин-дон!
Тиффани резко села, раскидывая солому. Но это только ручка звякнула о край железного ведра.
Миссис Амбридж доила коров. Тусклый свет просачивался сквозь щели в стенах. Она поглядела наверх, заслышав Тиффани.
— Ах, я так подумала, что кто-то из моих голубушек прилетел ночью. — сказала она. — Будешь завтракать, милая?
— Пожалуйста!
Тиффани помогла пожилой женщине с ее ведрами, сбила масло, потрепала ее старого пса, съела на завтрак жаренный хлеб с бобами и затем…
— У меня тут есть кое-что для тебя. — сказала миссис Амбридж, направляясь к маленькому прилавку, служащему в Двурубахах почтовой конторой. — Так, куда же я его…ага, вот.
Она передала Тиффани связку писем и плоскую посылку, обе стянутые резинкой и испачканные собачьей шерстью. Она еще что-то говорила, но Тиффани почти не слушала. Что- то о возчике, который сломал ногу, бедолага, или это была его лошадь, бедное животное; что буря повалила деревья на дорогу и затем их занесло снегом, так что теперь там даже пешком не пройти; и одно к одному, почта ни на Мел, ни оттуда не доставлялась, да ее и не так уж много было…
Тиффани не обращала внимания на это шумовое сопровождение, потому что все письма были адресованы ей — три от Роланда и одно от ее матери — и посылка тоже. Посылка вглядела так деловито и когда она развернула обертку, в ней оказалась плоская черная коробочка, в которой, в свою очередь, оказались…
Тиффани никогда раньше не видела коробку с акварельными красками. Она и не подозревала, что бывает столько разных оттенков.
— Ах, краски. — сказала миссис Амбридж, заглядывая через ее плечо. — Какая красота. У меня тоже были в детстве. Ах, и даже бирюзовая краска есть. Очень дорогая краска — бирюзовая. Это тебе твой молодой человек прислал? — добавила она, потому что старушки любят обо всем выведывать.
Тифффани откашлялась. В своих письмах она старалась даже не касаться болезненной темы о рисовании. Может он подумал, что ей хочется попробовать.
Краски в ее руках переливались, как пойманная радуга.
— Какое прекрасное утро. — сказала она. — И мне пора домой…
В ледяной воде, прямо перед ревущим Ланкрским водопадом, было причалено бревно. Матушка Ветровоск и Нянни Огг стояли на огромном, обточенном водой камне посреди течения и смотрели на него.
Бревно было усыпано фиглами. Они все были весьма воодушевленными. Впереди их ожидала верная смерть, но она не предусматривала — и это важно — написания разных длинных слов.
— Знаешь, еще никому не удалось выжить в водопаде, чтобы потом рассказывать об этом. — сказала Нянни Огг.
— Мистеру Паркинсону удалось. — ответила Матушка. — Помнишь? Три года назад.
— Ах, да. Он выжил, точно, но с тех пор ужасно заикается. — заметила Нянни Огг.
— Он записал свои впечатления. — сказала Матушка. — Он назвал их „Мой Упад В Водопад“. Довольно интересное чтение.
— Но не рассказывал. — сказала Нянни. — Вот о чем я.
— Айе, дребедень, мы легки аки перышко, — сказал Величий Ян. — И ветер, поддувающий под килты, поддерживает нас на поветре.
— Вот на что я бы хотела взглянуть. — сказала Нянни Огг.
— Ну, все готовы? — спросил Роб Всякограб. — Вот и чудно! Будьте ласка, миссис Огг, отвяжите бревнышко?
Нянни Огг развязала узел и подпихнула бревно ногой. Оно немного отплыло и попало в течение.
— „Из-за острова на стрежнь“? — предложил Вулли Валенок.
— Чегось? — сказал Роб Всякограб. Бревно стало набирать скорость.
— Почему бы нам песню не спевать? — спросил Вулли Валенок. Стены ущелья быстро смыкались над ними.
— Лады. — ответил Роб. — Как-никак приятственная море-ходна песенка. И вот что Вулли, держи свой сыр от мя подальше. Не нравится мне, как он на мя узрился.
— У него очей нету, Роб. — кротко ответил Вулли, обнимая Горацио.
— Айе, об чем и реку. — кисло сказал Роб.
— Горацио вовсе не собирался тя есть, Роб. — смиренно продолжал Вулли Валенок. — И ты был ладный да чистый, когда он тя выплюнул.
— И как так получилось, что тебе прозвание сыра ведомо? — поинтересовался Роб. Вода начала пенится вокруг бревна.
— Он сам мне сказал, Роб.
— Айе? — спросил Роб и пожал плечами. — Ох, лады, буду я еще с сыром сварится.
По реке плыли льдины. Нянни Огг показала на них Матушке Ветровоск.
— Этот снег сдвинул ледники. — сказала она.
— Я знаю.
— Надеюсь, что историям можно доверять, Эсме.
— Это старинные истории. Они живут своей собственной жизнью. Они жаждут повторения. Спасение Лета из пещеры? Очень древняя история. — сказала Матушка Ветровоск.
— Но Зимовой будет преследовать нашу девчушку.
Матушка проследила взглядом за бревном с фиглами, скрывшимся за поворотом.
— Будет. — ответила она. — И знаешь, мне его почти что жаль.
Итак, фиглы поплыли домой. В отличии от Билли Подбородища, им всем медведь на ухо наступил, но эта небольшая беда затмевалась другой, намного большей — тем, что они не утруждали себя пением в лад, не попадали в такт и каждый предпочитал свой собственный текст. Вскоре
