Мистер Липовиг… Просто осматривается.
— Восемнадцатый? — спросил Мойст. — Вас есть еще семнадцать?
— Больше нет, сэр, — ответил Теневой, оскалившись.
— Мистер Тенистый — потомственный мастер, сэр, — сообщил Бент.
— Потомственный мастер… — без выражения повторил Мойст.
— Точно, сэр, — сказал Теневой. — Мистер Липовиг хочет узнать историю, сэр?
— Нет, — твердо ответил Бент.
— Да, — заявил Мойст, смотря на его «твердо» своим «проницательно».
— О, похоже, что хочет, — вздохнул Бент. Мистер Теневой улыбнулся.
Это была очень полная история, и требовала она долгого рассказа и много времени. В какой-то момент Мойсту показалось, что время это подошло бы Ледниковому Периоду. Слова протекали мимо него, как грязный поток, но, как и в грязном потоке, кое-что застревало. Пост потомственного мастера появился сотни лет назад, когда должность Начальника Монетного Двора была синекурой, данной своему собутыльнику тогдашним королем или патрицием, который использовал того как копилку и не делал ничего, кроме как появлялся время от времени с большим мешком, похмельем и многозначительным взглядом. Должность была образована, потому что возникло смутное понимание, что должен быть кто-то ответственный, и, по возможности, трезвый.
— И вы действительно всем управляете? — быстро спросил Мойст, чтобы перекрыть поток чрезвычайно интересных фактов о деньгах.
— Точно, сэр. Временно. Начальника не было сотню лет. Pro tern.
— И как вы получаете плату?
Наступило минутное молчание, а потом мистер Теневой сказал таким тоном, будто он говорил с ребенком:
— Это — монетный двор, сэр.
— Вы сами делаете собственную зарплату?
— А кто еще это сделает, сэр? Но все официально, не так ли, мистер Бент? Он получает все квитанции. Мы, в сущности, обходимся без добавочной стоимости.
— Ну, по крайней мере, у вас прибыльное дело, — весело сказал Мойст. — Я имею в виду, что, должно быть, вам сделать деньги — раз плюнуть!
— Как-то сводим концы с концами, сэр, да, — ответил Теневой так, как будто это была больная тема.
— Концы с концами? Вы же монетный двор! — удивился Мойст. — Как можно не делать прибыли, делая деньги?
— Расходы, сэр. Куда ни глянь — везде расходы.
— Даже от доходов?
— И там тоже, сэр. — Ответил Теневой. — Это разорительно, сэр, это на самом деле так. П’нимаете, сделать фартин’ стоит полпенни, и почти пенни — чтобы сделать полпенни. Пенни выходит за пенни с четвертью. Шестипенсовик стоит два пенса с четвертью, так что здесь мы в выигрыше. Полдоллара стоит семь пенсов. И только шесть пенсов за доллар, явное улучшение, но эт’ потому, что мы тут их делаем. Самые засранцы — это гроши, потому что ценятся они в полфартинга, а стоят шесть пенсов из-за кропотливой работы, они такие маленькие и с дыркой в середине. Трешки, сэр, у нас только несколько человек их делают, много работы и выходит каждая за семь пенсов. И не спрашивайте меня о двухпенсовиках!
— А что с двухпенсовиками?
— Рад, что вы об этом спросили, сэр. Тщательная работа, сэр, складывается в семь и одну шестнадцатую пенса. А, да, еще шестнадцатая пенса, сэр, элим.
— Я про такой даже не слышал никогда!
— Ну, нет, сэр, вы и не могли, человек вашего-то класса, но и он имеет место, сэр, имеет место. Милая маленькая штучка, сэр, куча крошечных деталей, изготавливаемая по традиции вдовами, стоит аж целый шиллинг из-за такой кропотливой гравировки. У старушек уходят дни только на один, из-за ихнего зрения и всего такого, но зато они чувствуют себя полезными.
— Но шестнадцатая часть пенни? Четверть фартинга? Что на нее можно купить?
— Вы удивитесь, сэр, но на некоторых улицах… Свечной огарок, маленькую картофелину, которая только чуть-чуть позеленела, — ответил Теневой. — Может быть, сердцевинку яблока, которую не совсем доели. И, конечно, очень удобно кидать в коробки с пожертвованиями.
И золото, значит, якорь, да? — подумал Мойст.
Он осмотрел все обширное пространство. Здесь работало всего около дюжины человек, включая голема, о которых Мойст научился думать как о виде, к которому следует относиться как к «человеку из-за ценности, равной человеческой», и прыщавого парня, делавшего чай и о котором Мойст так не думал.
— Похоже, вам не нужно много людей, — сказал он.
— А, ну, мы только серебряные и золотые…
— Золотистые, — быстро вмешался Бент.
— …Золотистые монеты здесь делаем, видите ли. И необычную всячину, вроде медалей. Делаем заготовки для меди и латуни, но остальное делают надомники.
— Надомники? Монетный Двор с удаленными работниками?
— Точно, сэр. Вот как вдовы. Они работают на дому. Ну вы же не будете ждать от стареньких вдовушек ковылять сюда, большинство из них без двух палок не обходится!
— Монетный Двор… То есть место, которое изготавливает деньги… нанимает людей, которые работают дома? Нет, в смысле, я знаю, что это модно, но я имею в виду… Ну, вам не кажется это странным?
— Да боги с вами, сэр, у нас есть семьи, которые целыми поколениями делали пару медяков за вечер! — счастливо поведал Тенистый. — Папа делает основной оттиск, мама доканчивает чеканку, детишки чистят и полируют… Это традиция. Наши удаленные работники — как одна большая семья.
— Хорошо, но как же сохранность?
— Если украдут хоть на фартинг, их можно будет повесить, — сообщил Бент. — Считается за государственную измену, знаете ли.
— Вы в какой семье росли? — ужаснулся Мойст.
— Должен заметить, что никто никогда так не поступал, потому что они преданны, — заявил мастер, уставившись на Бента.
— На первый раз обычно принято отрубать руку, — смилостивился добрый семьянин Бент.
— И много они денег на этом делают? — сказал Мойст, осторожно влезая между ними двумя. — В смысле заработка?
— Около пятнадцати долларов в месяц. Это тщательная работа, — ответил Теневой. — Некоторые пожилые дамы не получают столько. К нам поступает много недоброкачественных элимов.
Мойст принялся разглядывать Дурной Пенни. Колесо поднималось через главную шахту здания и выглядело слишком воздушно-хрупким для чего-то столь большого. Одинокий голем тяжело ступал внутри, у него была глиняная табличка на шее, а это означало, что он из тех, кто не может говорить. Мойсту стало любопытно, а знает ли об этом Голем-Траст. У них были поразительные способы находить этих существ.
Пока он смотрел, колесо мягко замедлилось и остановилось. Молчаливый голем замер.
— Скажите, — сказал Мойст. — А зачем мучаться с золотистыми монетами?
