Почему просто не, ну, делать доллары из золота? Неужто так много обрезки и распылки?
— Я удивлен, что такой джентльмен, как вы, знаете такие названия, сэр, — ошеломленно сказал мастер.
— Я интересуюсь криминальным мышлением, — сказал Мойст чуть быстрее, чем намеревался. Это была правда. Нужна была только способность самоанализа.
— Похвально, сэр. О да, сэр, видели мы такие штучки, сэр, и даже больше, о да! Клянусь, мы все повидали. И покраску, и золочение, и прессовку.[2] Даже переплавку, сэр, с примесью меди, очень тщательно сделано. Клянусь, сэр, есть люди, которые на фальшивки и подделки будут тратить по два дня, чтобы сделать ту же сумму денег, которую честно можно за день заработать.
— Не может быть!
— Вот чтоб мне провалиться, — заверил Теневой. — Ну какой здоровый разум до такого додумается?
Ну, мой, когда-то, подумал Мойст. Так было веселее.
— Не могу и представить, — сказал он вслух.
— Так что городской совет сказал нам, что доллары должны быть золотистыми, а в основном они, честно говоря, из желтой меди, потому что блестит хорошо. О, их все равно подделывают, сэр, но тяжело сделать все точно, и Стража, если что, жестко скрутит их, и хотя бы никто не стащит золото, — сказал Теневой. — Это все, сэр? А то нам еще нужно еще до конца работы дела сделать, понимаете, а если мы останемся после конца рабочего дня, то нам придется сделать больше денег, чтоб оплатить наши сверхурочные, а если ребята подустанут, то мы начнем зарабатывать деньги быстрее, чем можем их изготовить, а все это приведет к тому, что я могу назвать только головоломкой…
— Вы имеете в виду, что если задержитесь, то придется задержаться еще больше, чтобы заплатить за первую задержку? — сказал Мойст, обдумывая то, насколько нелогичным может быть логичное мышление, если использует его достаточно большая организация.
— Именно так, сэр, — сказал Теневой. — И путь этот ведет к безумию.
— Очень короткий путь, — кивнул Мойст. — Но, если позволите, еще одно. Как у вас обстоят дела с охраной?
Бент кашлянул.
— В монетный Двор невозможно попасть снаружи, не из банка, когда все заперто, мистер Липвиг. По договоренности со Стражей, кто-нибудь вне службы патрулирует по ночам оба здания, с некоторыми из наших собственных охранников. Здесь они одеты в официальную банковскую униформу, конечно, потому что Стража настолько убога, но они, как вы понимаете обеспечивают профессиональный подход.
Ну, да, подумал Мойст, подозревая, что его опыт общения со стражами порядка было несколько глубже, чем опыт Бента. Деньги, возможно, и в безопасности, но спорю, что вы частенько недосчитываетесь моря кофе и карандашей.
— Я думал о… Дневном времени, — сказал он. Люди Отделов посмотрели на него пустыми взглядами.
— А, это, — отозвался мистер Теневой. — Этим мы сами занимаемся. По очереди. На этой неделе охраняет Малыш Чарли. Покажи ему свою дубинку, Чарли.
Один из людей вытащил из костюма большую палку и робко ее поднял.
— Еще был значок, но он потерялся, — сообщил Теневой. — Только это не имеет значения, потому что мы все знаем, чья очередь. А когда уходим, то этот человек обязательно всем напомнит ничего не красть.
Последовало молчание.
— Ну что ж, похоже, что у вас тут все схвачено, — сказал Мойст, потирая руки. — Благодарю, джентльмены!
И они прошествовали прочь, каждый в свой отдел.
— Вероятно, очень немного, — сказал Бент, провожая их взглядом.
— Ммм? — протянул Мойст.
— Я уверен, вы прикидывали, сколько денег выходит вместе с ними.
— Ну, да.
— Я думаю, совсем немного. Они говорят, что через некоторое время деньги становятся просто… материалом, — сказал главный кассир, направляясь обратно к банку.
— Чтобы сделать пенни, нужно затратить больше, чем пенни, — пробормотал Мойст. — Это со мной что-то не так, или это все неправильно?
— Но, видите ли, когда он изготовлен, пенни остается пенни, — заметил мистер Бент. — Вот в чем магия.
— Да ну? Слушайте, это медный диск. Чем еще он может стать?
— В течение года, практически всем, — мягко ответил Бент. — Он станет несколькими яблоками, частью повозки, парой шнурков, некоторым количеством сена, часом владения места в театре. Может даже стать маркой и послать письмо, мистер Липовиг. Может использоваться триста раз и все равно — и это радует — останется тем же пенни, готовым и охотным к использованию еще раз. Это не яблоко, которое может испортиться. Его стоимость закреплена и стабильна. Он не расходуется.
Глаза мистера Бента опасно блестели, и один дергался.
— А все потому, что в конечном счете он стоит крошечную часть вечного золота!
— Но это просто кусочек металла. Если б мы использовали вместо монет яблоки, то их хотя бы можно было есть, — сказал Мойст.
— Да, но его можно съесть один раз. А пенни — это, так сказать, вечное яблоко.
— Которое нельзя съесть. И яблоню не посадишь.
— Можно использовать деньги, чтобы сделать больше денег, — заметил Бент.
— Да, но как можно сделать больше золота? Алхимики не могут, гномы крепко держатся за то, что у них есть, Агатейцы нам тоже не дадут. Почему не перейти на серебряный стандарт? В Банбадуке так делают.
— Могу себе представить, они ведь иностранцы, — отозвался Бент. — Но серебро чернеет. Золото — нетускнеющий металл.
И опять был этот тик: ясно, что золото крепко захватило этого человека.
— Вы достаточно увидели, мистер Липовиг?
— Пожалуй, даже чересчур много.
— Тогда давайте пойдем встретимся с председателем.
Мойст проследовал за Бентом с его отрывистой походкой два пролета мраморной лестницы и дальше по коридору. Они остановились перед парой дверей темного дерева, и мистер Бент постучал — не один раз, а последовательностью стуков, так что это предполагало код. Потом очень осторожно толкнул дверь.
Кабинет председателя был просторным и просто меблирован весьма дорогими вещами. Всюду виднелись бронза и медь. Вероятно, последнее сохранившееся дерево какого-то редкого, экзотического вида срубили, чтобы создать стол председателя, который был предметом зависти и таким большим, что в нем можно было хоронить. Он блестел глубоким, глубоким зеленым цветом и говорил о власти и неподкупности. Мойст допустил, что он, как всегда бывает, врал.
Очень маленький песик сидел в латунном ящике для входящих бумаг, но только когда Бент сказал «Мистер Липовиг, госпожа председатель», Мойст осознал, что стол занят еще и человеком. Голова очень маленькой, очень почтенной, седовласой женщины вглядывалась в него поверх этого стола. На нем по обе стороны от нее, сияя серебристой сталью в этом мире вещей золотого цвета, покоились два заряженных арбалета, укрепленные на маленьких шарнирах. Женщина как раз убирала свои
