забывайте об этом.
— По-видимому, леопард все-таки может сменить окраску, — задумчиво произнес Стукпостук, когда по улицам пополз доходящий до пояса вечерний туман.
— Действительно, по-видимому, это так. Но Мойст фон Липовиг — человек многих видимостей. Я уверен, что он верит во все, что говорит, но надо смотреть в скрывающуюся за поверхностью сущность Липовига, честную душу с прекрасным преступным сознанием.
— Вы что-то подобное уже говорили раньше, сэр, — заметил секретарь, открывая дверь экипажа. — Но, похоже, что честность взяла верх.
Ветинари, поставив ногу на ступеньку, задержался.
— Действительно, но мне, Стукпостук, запал в душу тот факт, что он вновь украл ваш карандаш.
— Вообще-то нет, сэр, потому что я позаботился положить его в карман! — с некоторым триумфом поведал Стукпостук.
— Да, — радостно сказал Ветинари, ныряя в скрипящее кожаное нутро экипажа, а Стукпостук с нарастающим отчаянием стал хлопать себя по карманам, — Я знаю.
Ночью в банке несли службу охранники. Они патрулировали коридоры вальяжной походкой, что-то насвистывая себе под нос, твердо зная, что злодеев не пустят внутрь лучшие замки, и что весь пол на первом этаже был покрыт мрамором, на котором в долгие тихие ночные дежурства каждый шаг звучал как колокольный звон. Некоторые стражи дремали, стоя с полуприкрытыми глазами.
Но кое-кто не обратил внимания на железные замки, проник сквозь латунные решетки, беззвучно ступил на звонкие плиты, прошел под самым носом у дремлющих охранников. И тем не менее, когда фигура вошла через большие двери кабинета председателя, две арбалетных стрелы прошли сквозь нее и воткнулись в добротную деревянную отделку.
— Ну, нельзя винить тело за попытку, — сказала Миссис Роскошь.
— МЕНЯ НЕ ВОЛНУЕТ ВАШЕ ТЕЛО, МИССИС ТОПСИ РОСКОШЬ, — сказал Смерть.
— Давненько уже никого не волновало, — вздохнула Топси.
— ЭТО ЧАС РАСПЛАТЫ, МИССИС РОСКОШЬ. ФИНАЛЬНЫЙ РАСЧЕТ.
— Ты всегда в такие моменты используешь банковские аллюзии? — спросила Топси, поднимаясь. Что-то сгорбленное осталось в кресле, но это уже не было Миссис Роскошь.
— Я СТАРАЮСЬ СООТВЕТСТВОВАТЬ ОКРУЖЕНИЮ, МИССИС РОСКОШЬ.
— „Закрытие гроссбуха“ тоже неплохо звучит.
— СПАСИБО. Я ЗАПОМНЮ. А ТЕПЕРЬ ВЫ ДОЛЖНЫ ПОЙТИ СО МНОЙ.
— Похоже, что я очень вовремя составила завещание, — заметила Топси, распуская свои белые волосы.
— ВСЕГДА НАДЛЕЖИТ ЗАБОТИТЬСЯ О ПОТОМСТВЕ, МИССИС РОСКОШЬ.
— О потомстве? Роскоши могут поцеловать меня в задницу! Я с ними навсегда расправилась. О да! Что теперь, мистер Смерть?
— ТЕПЕРЬ? — спросил Смерть. — ТЕПЕРЬ, МОЖНО СКАЗАТЬ, НАСТУПИТ ВРЕМЯ… РЕВИЗИИ.
— О. Такая есть, да? Ну, мне ни за что не стыдно.
— ЭТО УЧИТЫВАЕТСЯ.
— Хорошо. Оно и должно, — сказала Топси.
Она взяла Смерть под руку и проследовала с ним через двери по черной пустыне в бесконечную ночь.
Через некоторое время мистер Непоседа сел и завыл.
На следующее утро в Таймс появилась маленькая статья о банковском деле. В ней часто употреблялось слово „кризис“.
А, вот мы где, подумал Мойст, добравшись до четвертого абзаца. Точнее, вот я где.
Лорд Ветинари сообщил Таймс:
„Это правда, что, с разрешения председателя банка, я обсуждал с Главным Почтмейстером возможность его предложения своей помощи Королевскому Банку в эти трудные времена. Он отказался, и на этом вопрос исчерпан. Управлять банками — не дело правительства. Будущее Королевского Банка Анк-Морпорка — в руках его директоров и владельцев акций.“
И да помогут этому боги, подумал Мойст.
Он энергично принялся за документы. Окунулся в бумаги, проверяя расчеты, исправляя ошибки и мыча себе под нос, чтобы заглушить внутренний голос искушения.
Пришло время завтрака, а вместе с ним тарелка доставленных Глэдис сэндвичей с сыром, каждый шириной с фут, а еще полуденный номер Таймс.
Миссис Роскошь умерла ночью. Мойст уставился на статью. Там говорилось, что старушка, долгое время болевшая, тихо скончалась во сне.
Он выронил газету и уставился в стену. Было похоже, что она держалась на одной только выдержке и джине. Но все равно, эта живость, эта искра… Ну, она же не могла держаться вечно. И что же будет теперь? О боги, как хорошо, что он вовремя выбрался из всего этого!
И, несомненно, не лучшее время, чтобы быть мистером Непоседой. Он выглядел неуклюжей собакой, так что ему бы лучше научиться бегать очень быстро.
В последней принесенной Глэдис почте был еще длинный и явно не в первый раз используемый конверт, адресованный ему „личтно“ черными жирными буквами. Мойст разрезал его ножом для бумаги и вытряхнул содержимое в мусорную корзину, так, на всякий случай.
Внутри была сложенная газета. Как оказалось, вчерашняя Таймс с Мойстом фон Липовигом на передовице.
Мойст развернул конверт. На другой стороне крошечным четким почерком было написано:
Спокойно, спокойно… От друга оно быть никак не может. Все, кого он может считать друзьями, умеют нормально писать. Это, наверное, какое-то мошенничество, да? Но у него не было скелетов в шкафу…
О, ну ладно, если цепляться к деталям, то вообще-то у него скелетов было столько, что хватило бы на вместительный склеп, и еще осталось бы на ярмарочную Комнату Ужаса и, может даже, на мрачную, но весьма занятную пепельницу. Но они никак не были связаны с именем Липовиг. Он очень об этом заботился. Его преступления умерли вместе с Альбертом Спэнглером. Хороший палач точно знает, сколько веревки следует дать человеку, и отмерил ему ровно стлько, чтобы перекинуть из одной жизни в другую.
Может, кто-то его узнал? Но ведь он без своего золотого костюма — самый незапоминающийся человек в мире! Когда он был маленьким, его мать иногда забирала из школы не того ребенка!
А когда он надевал костюм, то люди узнавали костюм. Он скрывался благодаря тому, что бросался в глаза…
Это точно какое-то жульничество. Да, оно и есть. Старая уловка „преступного секрета“. Наверняка никто не мог добиться такого положения, не накопив каких-то фактов, которые он бы не желал делать достоянием общественности. Но штрих про письменные свидетельства был
