металлическими полосами на груди и с мечом на боку. Беспокойство у старика вызывали двое хиппи со связанными за спиной руками.
Жмущиеся друг к другу, с длинными, кое-как подвязанными патлами, увешанные множеством цветных кисточек, брелков, бисерных ленточек, амулетиков и еще каких-то мулек, они и вправду напоминали каких-то странных дикарских шаманов.
— Срежь, — распорядился мужчина.
Парень соскочил с коня, вынул засапожный нож и принялся деловито «чистить» пленников. Падающие на траву разнообразные украшения дед торопливо сметал к небольшому костерку еловой веткой.
— Волосы, волосы, — тихо напомнил он. — Ибо: «бритва не касалась головы моей».
Осип усмехнулся и несколькими решительными движениями обкорнал хиппи их патлы. После того, как пучки волос затрещали в огне, старик наконец-то успокоился и продолжил свежевать тушку небольшой косули.
— Подсоби, — мужчина со щита поднялся, подтолкнул одного из хиппи к березке и споро привязал тонким ремешком.
Затем парень сбил с ног второго хиппи, быстрым движением скрутил ему ноги. Выпрямился, явно довольный собой.
— Хорошо, ступай, — разрешил мужчина. Парень ловко запрыгнул в седло, погнал коня в лес.
Погожин проводил его взглядом и заметил неподалеку еще нескольких пасущихся лошадей.
Тем временем мужчина, явно бывший старшим в банде психов, подошел к привязанному к дереву хиппи, внимательно посмотрел тому в глаза:
— Откель ты, чародей?
— Что вам от меня нужно? — неуютственно повел хиппи плечами. — Кто вы такой?
— Засечник здешний, — снизошел до ответа мужчина. Имени, правда, не назвал. Станислав воспользовался тем, что на него никто не смотрит, и немного распрямил тело, меняя неудобную позу.
— Как твое имя, человече? — продолжил допрос главный псих.
— Гена… Евгений я… Сладков… — запинаясь, ответил хиппи.
— Из каковых земель?
— Питерский я. То есть, из города Санкт-Петербурга, улица Софьи Ковалевской, дом двести сорок, квартира с-сто шестьдесят третья.
— Никак ганзеец? — удивился от костра старик. — А брешет по нашему знатно.
— Санктпертербург, — задумчиво повторил мужчина. — Не помню такого города. Может, франкского племени лазутчик? Или ливонцы новую крепость учинили? Где город твой? — снова обратился он к хиппи. — За морем он, или за окияном?
— Так… Здесь же, — дернулся пленник. — Т-тут он.
— Колдовское место кличет, воевода, — перекрестился дед. — Может, подземных бесов он соседом был. Ты, на груди у него посмотри, воевода. Может, ладанка там есть, али амулетка заговоренная.
Мужчина взялся за ворот темно-синего бадлона, рванул к себе, разодрав его до пояса. По костлявой груди хиппи побежали крупные, издалека заметные мурашки. На шее пленника, на тонких коричневых веревочках, болталось сразу несколько амулетиков. Воин сгреб их все, рванул, поднес к лицу, с интересом осмотрел покрытый изящной вязью зеленый деревенский кругляшек. На губах его расплылась улыбка понимания:
— Сарациин… Откель на брегах Невы, чужеземец? — связку побрякушек мужчина поднес к самым глазам ничего не понимающего паренька. — Какой извет замышляли?
— Не-не-не… — чувствуя неладное замотал головой хиппи. — Э-ю-эт-то сь- сью-юуф-ф-фи-и-ю по-одар-ри-ли.
— А бает по-нашему, — поддакнул дед. — Видать, нашей грамоте его учили.
— Кто тебя приветил, чародей? Кто на Неву привел? — пальцы воина крепко сдавили горло хиппи. — Новгородцы?
— Н-нет… Не я… — прохрипел в ответ пленник.
— Кто, говори?! На государя извет замыслили?! Новагорода бояре?
— Нет, ничего! Мы только так. Травку покурили, с чуваками железными потусовались.
— На кого траву воскуривали?! — еще больше взбеленился закованный в латы псих. — Какой извет творили?! Кто привел, кто место указал?!
— Не знаю, — испугался хиппи. — Ничего не знаю!
— Новгородцы? Бояре Новагорода? Посадник? Кто?!
— He-e… — отчаянно пытался угадать нужный ответ хиппи. — Я сам. Я один. Случайно.
— Один? — удивился столь наглой лжи воин, и отступил в сторонку: — Агарий, лапой его погладь.
Дед вытащил из-под себя еловую лапу — сидел он на целой охапке, сунул в костер, дал огню затрещать смолистыми иголками, после чего торопливо поднялся и мелкими движениями, словно охаживая приятеля веником в парной, прошелся горящей веткой хиппи по груди. У того едва глаза на лоб не вылезли. От боли он даже закричать толком не смог, издав всего лишь какой-то хрип.
— Ну, знаешь новгородцев? Кто на Неву тебя вывел? Кто в Северную пустошь привел? Кто крамолу измыслил?
Хиппи тяжело дышал широко раскрытым ртом.
— Отвечай! — воин безжалостно хлестнул плетью по обожженной груди.
— Не-ет!!! — наконец-то смог завопить пленник. — Нет, не знаю никого! Никого не знаю! Не надо больше! Не-ет…
— А кто вывел тебя сюда? Как? Колдовством прельстил? — мужчина еще раз ударил пленника. — Кто? Имя назови!
— Я-я! — заплакал хиппи. — Не знаю я-я…
— Новгородцы вывели? Имя назови! Агарий, пройди еще лапой.
Пленник начал орать так, что у Погожина заложило уши.
— Отвечай, милай, — ласково посоветовал дед, потряхивая на груди хиппи горящую еловую лапу. — В допросную избу привезут, там жалеть ужо не станут. Там больно тебе станет, там енто умеють.
— Имя назови! — потребовал воин, отстраняя старика. — Кто из новгородцев измыслил государя чародейством свести?
— Не знаю, — в голос заплакал хиппи. — Никого не знаю…
— Воевода, — окликнул главного психа старик. — А как, поежели не бояре из Новагорода извет задумали? Поежели иной боярин тутошний? Чародеев почто на Неве спрятали, в пустоши Северной? Неужели вкруг Новагорода чащоб тайных нет?
Воин начал задумчиво покусывать губу, глядя то на старика, то на пленника.
— Колдунов мы посекли не в болотах, — покачал он головой. — Колдуны к Ореховому острову шли, к новгородцам.
— Потому и шли, — кивнул дед. — Хотели договор учинить.