может.
— Ну, ведите купца, — милостиво разрешил иеромонах.
Сын боярина Иванова выхватил у него из рук веник, и принялся старательно выметать дорожку от Юли к дверям, выскочил наружу и вскоре вернулся, ведя за руку Варлама, в синем суконном, шитом бисером кафтане с высоким воротником, и синих же сапогах. Подвел к девушке:
— Глянь, купец, какой товар нам хозяин предлагает. Хороша обновка? Купить, али не купить? Нравится?
Батов промолчал.
— Так что, купец? — скинул отец Тимофей на пол овчинный полушубок. — По душе тебе наш товар?
— По душе, — опустился коленями на овчинный мех Варлам.
— А тебе, краса неписаная, тебе купец по душе пришелся?
— По душе, — кивнула Юля и опустилась на колени рядом.
— Ну, с Богом, — кивнул иеромонах, и перекрестил молодых. — Вот вам благословение Божие… — Зинаида поднесла икону, и второй раз монах перекрестил их уже иконой: — И благословение отцовское.
Подошел боярин Евдоким Батов, теранул ребром ладони темные усы, размашисто перекрестил стоящих на коленях парня и девушку:
— Благословляю вас, дети мои. Живите в счастии и радости, — и снова принялся отчаянно тереть усы и дергать бороду.
— Так что, Варлам, — повернула Юля голову к боярину. — Муж ты мне теперь, получается?
— Жених, — покачал тот головой. — Мужем стану, когда в церкви повенчаемся.
— Есть время передумать, — усмехнулась девушка. — Конь-то далеко?
— Да, — Варлам взял ее за руку и крепко сжал. — А часовня во дворе.
После того, как молодых трижды обвели вокруг аналоя, и божьим соизволением Юля приобрела фамилию Батовой, отец Тимофей вспомнил еще одну важную вещь:
— А ведь я купцу молодому ковер персидский обещал показать! Ой забыл, забыл. Ну, идем за мной…
Иеромонах проводил мужа с женой к Юлиной избе, пропустил внутрь, затем прикрыл дверь и подпер ее колышком.
— Ну, пусть дочь моя купцу ковры показывает, товары расхваливает, а у нас торгового дела в доме нет. Мы можем пока плоть свою пищей естественной подкрепить, да сбитеня горячего выпить. Зинаида, неси угощение к столу!
Собственно, столы были накрыты заранее: миски, пироги, кувшины с самодельным вином, пока еще больше напоминающие обычную брагу. Кухарки, поняв, что свадебный обряд близится к завершению, принялись переставлять на стол блюда с мясными угощениями, и Зинаиде осталось донести только водку. С нее-то заскучавшие по нормальному человеческому напитку одноклубники и начали.
— Горько! — по привычке крикнул Архин, но первым же понял свою ошибку и под общий смех сел обратно за стол, целоваться за которым нынче было некому. — В общем, за здоровье молодых!
Народ дружно выпил, вспоминая теплые ощущения крепкого алкоголя, почти сразу повторил.
— Надо аппарат самогонный собрать, — зачесал голову Картышев. — Дело-то элементарное, а потом гони, хоть из тараканов.
— Ты их сперва заведи, — хмыкнул Малохин. — Вот картошечки бы хоть немного. Как представлю ее, рассыпчатую…
— И закурить, — поддакнул Архин. — Ну что, еще по одной?
— Закусывайте ребята, закусывайте, — напомнила, проходя вдоль стола, Тамара.
— Неправильно это! — мотнул головой Зализа. — За государя нашего, Ивана Васильевича, никто не выпил. Давай, отец Тимофей, добавь мне сбитенька своего горячего.
— За государя нужно, — и не подумали спорить одноклубники.
Пир шел своим чередом, напоминая десятки и сотни других подобных пиров. Захмелевшие после водки одноклубники перешли на свою бражку, большая компания разбилась на множество отдельных групп, каждая из которых вела свой разговор и пила сама по себе. Боярин Иванов вместе с сыном, которым наравне с Зализой досталось по ковшу водки, мирно почивали на травке, но сам опричник и живучий татарин Абенов еще крепились, и даже пытались добавить к уже выпитому понемногу кисловатой бражки.
— Ладно, — спохватился Зализа, глядя в раскосые глаза своего соседа. — Надобно и честь знать.
Он стукнул ладонью по столу и развернул плечи:
— Буду я тут теперь нескоро, а потому желаю полон свой назад получить! Татарам продавать погоню. Ну-ка, все сюда на поляну собирайтесь. Быстро!
Над столом повисла тишина.
— Быстро! — еще раз хлопнул ладонью опричник.
Полонянки, с надеждой озираясь на остающихся на своих местах одноклубников, стали подниматься и собираться перед хозяином.
— Зачем татарам-то, Семен Прокофьевич? — первым возмутился Картышев. — Чего они плохого сделали?
— Не надо их никуда продавать, — поддержали его другие ребята, а кто-то даже предложил полон выкупить.
— Я так вижу, — и опричник снова хлопнул ладонью, — что никому они тут не нужны, а потому и держать их здесь без надобности. Продам татарам, так хоть барыш какой получу.
— Нужны они, нужны, — на этот раз громче всех высказалась Зина.
— Э-э, нет, — покачал головой Зализа. — Обманываете вы меня. Из жалости своей серебра лишить хотите. Вот ты, — он поманил к себе ближайшую из пленниц, и обернулся к столу. — Она хоть кому-нибудь здесь нужна?
Одноклубники недоуменно промолчали.
— Никому, — подвел итог опричник. — Отходи, поедешь к татарам…
— Оставь ее! — поднялся со своего места Сергей Малохин. — Мне она нужна.
— Обманываешь, боярин, — покачал головой Зализа. — Жалеешь просто. Так ведь всех не пережалеешь, пленниц на земле мно-ого.
— Нужна, — упрямо повторил Малохин.
— А коли так нужна, — прищурился опричник. — Готов ли ты ее под руку свою взять, заступаться всегда, кормить трудом своим, детей вместе с ней растить, по гроб жизни все дни вместе провести?..
— Пойдешь, Елена? — спросил у полонянки Сергей. Та, со слезами на глазах, часто-часто закивала. И тогда Малохин, стукнув кулаком по столу, отчаянно заявил: — Готов!
