нужно разбить бастионы артиллерией. А ваши отважные пушкари боятся подойти к пушкам. Тоже, кстати, из-за нее. Ничего, когда мы раздавим Русь, этой усадьбе все равно рано или поздно придется сдаться. Вот тогда мы с Юленькой отдельно обо всем и поговорим. С нашей большой любовью…
Ранним утром следующего дня Александр Тирц опять подошел к усадьбе – правда, на этот раз он остановился подальше, за пределами дальнобойности пищалей.
– Эй, в крепости! – закричал он. – Исходя из принципов человеколюбия, и не желая проливать лишней крови, мы предлагаем вам в последний раз: сдавайтесь! Сдавайтесь, или вы будете уничтожены!
– Уметайся к чертям, подлый изменник, – отозвался из крепости мужской голос.
– Это ваш окончательный ответ? Ну и дураки… – Тирц повернулся и пошел назад.
Вскоре защитники крепости с изумлением увидели, что татары сворачивают шатры. Глиняное чудище, вместо того, чтобы кидаться на стены, собрало из земляной ямы бомбарды и уложило их на телеги. Передовые сотни поднялись в седла, и умчались на запад. Где-то через час на натоптанную за десятилетие дорогу, что вела через поместья братьев Батовых, от усадьбы к усадьбе – Ольховатное, Приколотное, Белый Колодезь, и до усадьбы старшего брата Григория у деревеньки Волчанск, стала втягиваться основная масса войск. Уже далеко заполдень сдвинулся с места обоз, а отряды прикрытия и вовсе ушли от крепости в поздних сумерках.
– Чего это они так вдруг? – не поняла Юля, в свете зажигающихся звезд оглядывая с углового бастиона опустевший татарский холм. – Может, ловушку какую задумали?
– Нет, любая моя, – Варлама все еще подташнивало от резких движений и покачивало при ходьбе, но он все равно не мог спокойно нежиться на перине, пока вокруг усадьбы кружит враг. – Нет, Юленька. Скорее, рати из Оскола и из Тулы уже близко. Вот и убежали, чтобы в сечу не попасть. Одно слово – татары.
Глава 7
Князь Можайский
Растворившись среди малонаселенных земель между Воркслой и Пселом, за десять дней татары, по привычным степным просторам, лишь изредка разрезаемым непроходимыми лесными зарослями, дошли до древних русских путивльских земель и рассыпались на небольшие отряды, прочесывая широкой гребенкой дороги, дорожки и узенькие тропинки, заскакивая в небольшие деревушки и спрятанные подальше от нахоженных путей хутора.
Кароки-мурза отметил про себя, что хитрый русский его все-таки обманул: пока они сидели в осаде мелкой крепостицы на берегу Оскола, пока брели через широкие пустынные просторы, наступил сентябрь. Время, когда неверные начинают жать хлеба. Менги-нукер уже десять лет использовал эту тактику, каждый раз ставя обитателей Московии перед жестоким выбором: либо при известии о приближении татар прятаться в города и лесные схроны, обрекая себя на зимний голод, либо выходить на поля и собирать урожай, не смотря на опасность оказаться полонянином лихих степняков.
И старания сумасшедшего русского приносили-таки свои плоды. После каждого набега он пригонял в Крым богатый полон, и приходящие с севера купцы рассказывали о долгих годах жестокого голода, опустошающего просторы обширной Московии.
Впрочем, попрекать Менги-некера наместник не стал. В эти дни здесь, среди пахотных земель, все, от мала до велика, находились в полях: косили, жали, собирали. И когда на дорогах оказывался татарский разъезд, им не оставалось ничего, кроме как визжать от ужаса или пытаться добежать до тощих кустарников, что разделяли между собой отдельные земельные нарезы.
Русские никак не ожидали, что татары, ушедшие всего несколько месяцев назад, вернуться снова, что они придут не с юга, а с востока, от Засечной черты, Оскола и Ельца. Да и вообще думали в это время не о своих извечных грабителях, а о богатом урожае… Который им больше не понадобится. Уже теперь становилось ясно, что каким не выдастся поход – а без добычи татары всяко не вернутся.
Миновав замерший от ужаса Путивль, крымское войско покатилось вниз по течению Сейма. Точнее – вдоль реки неспешно двигался огромный обоз и охраняющий его костяк армии – шесть тысяч ногайцев рода Мансуровых, а все остальные тысячи – тридцать пять сотен, семьдесят полусотен, стелились над полями и лугами далеко по обе стороны от извилистого русла, собирая свою законную добычу с южно-русских просторов.
К середине сентября войско дошло до Десны и двинулось дальше уже по ней, все дальше и дальше углубляясь в густонаселенные, богатые московитские земли.
– Куда мы идем, Менги-нукер? – наконец не выдержал Кароки-мурза на одной из ночевок. – Уж не на Киев ли?
– Киев, это уже Литовское княжество, – усмехнулся русский, жмурясь на пламя костра. – Пусть живут. Где-то здесь, совсем недалеко, должен быть Чернигов.
– Как Чернигов? – вздрогнул Девлет-Гирей. – Это же…
– Что? – повернулся к нему Менги-нукер.
– Купцы греческие сказывали, русский царь там крепость могучую поставил, со многими пушками и стенами великими.
– Ну так что? – русский снова уставился в огонь. – Вы же заказывали громкую победу? А что может оказаться громче взятия первоклассной крепости на западных русских границах? Вы хотели, чтобы про это весь свет услышал? После того, как мы разгромим Чернигов, западная граница России окажется оголенной, и литовцы наверняка попытаются этим воспользоваться и тоже пошалить в здешних местах. Про такое если не во всей Европе, то уж во всяком случае в Литве и Польше долго говорить станут.
– Но ведь это же настоящая крепость, Менги-нукер! – повторил Девлет-Гирей. – Настоящая крепость с большими пушками и русским гарнизоном. А ты не смог взять даже малой земляной…
– Там была Юля! – повысил голос русский. – Она, голубушка, из того же теста, что и я. А Чернигов – это всего лишь крепость.
По мере приближения к городу дороги становились все более натоптанными и широкими, деревни стояли все чаще – но последние несколько верст все они оказались безлюдными. Татарские сотни сулешевского рода, двигаясь по сходящимся к единому центру путям, двадцать первого сентября вышли к высоким рубленым стенам Чернигова и, рассыпавшись на отдельные десятки, закружили вокруг, подобно стае мошки, налетевшей на бурого медведя.
Татары рыскали по опустевшим домам обширной ремесленной слободы, прозванной в народе Третьяком, прошлись по приболоченному Подолу в низинной пойме Десны и Стрижня, заехали в распахнутые ворота храма Воскресения Господня, но и там не обнаружили ничего ценного. Семиярусный липовый, покрытый розовым лаком иконостас их не привлек, а истово молящегося, не обращая внимания на ворогов, батюшку добродушные от уже набранного богатого полона степняки пожалели. Судя по всему, о приближении степных разбойников горожане успели прослышать заранее и ныне прятались за бревенчатыми укреплениями окруженной рвом цитадели.
Кое-кто из всадников приблизился к стенам слишком близко – и из темных зевов бойниц угрожающе рявкнули пушки, осыпав землю каменной картечью. Татары шарахнулись на безопасное расстояние, и принялись успокаивающе размахивать руками, громко предлагая:
– Сдавайтесь, русские! Сдавайтесь, все равно мы все порушим! Сдавайтесь, живыми останетесь!
Однако черниговцы не удостоили их никаким ответом, и степняки
