приучили физика держаться в седле, и теперь он уже сам предпочитал даже на небольшие расстояния перемещаться на лошадях. Правда, разницу между кобылой и мотоциклом он все равно не ощущал, а потому сразу пустил скакуна во весь опор, и безжалостно гнал его до самой крепости.
Янычары, а точнее, невольники под их присмотром отрыли огневую позицию именно там, где указал Тирц – чуть в стороне от кузнечной, судя по оставшихся в срубах горнах, слободы, на прогалине перед протекающим за густым орешником ручьем. Склон широкой ямы смотрел в сторону угловой башни города под углом примерно тридцать градусов и, по оценке физика, выпущенные отсюда ядра должны были попасть как раз в середину вражеского укрепления. Как стреляют бомбарды, он уже видел и сильно ушибиться не мог.
– Алги-мурза, – тихо распорядился Тирц, – собери всех своих воинов. Пусть они с разных сторон, по одному, сосредоточатся здесь, за сараями. Притаятся, так, чтобы со стен не видно было, и ждут в полной готовности. Понял?
– Сделаю, Менги-нукер.
– Ну так делай. А мы начинаем… – он прикрыл глаза, вспоминая своего «ребенка», ожидающего в степи, на невысоком сухом взгорке, новых приказов. – Иди сюда, мой маленький…
– Кня-язь!!! – вломился в трапезную стрелец с раскрытыми от ужаса глазами. – Там… Там…
– Что такое, смерд?! – вскочил в гневе Андрей Васильевич, возмущенный хамским поведением воина. – Как ты ведешь себя, стрелец?!
– Чудище, князь… Чудище жуткое из степи идет. Басурмане чудище супротив нас наколдовали!
– Ну смотри, смерд, – покачал головой Можайский. – Коли понапрасну погнал – запорю!
Впрочем, обед все равно уже заканчивался – они доедали уху из выловленного поутру пудового судака, а потому голодным глава города все равно не остался. Разве сыта не попил.
– Идем!
– Спасибо, мама, – перекрестился Глеб и тоже поднялся. – Я с отцом буду.
Оба они, звякая тяжелым железом, сбежали вниз по лестнице и уверенно зашагали следом за торопящимся, придерживая саблю на боку, стрельцом.
На стенах города царила мертвая тишина. Люди с ужасом вглядывались в степь, а оттуда, сминая высокий ковыль огромными шагами, приближался земляной великан. Ростом он казался с самую высокую из башен, на плечах, голове, груди росла свежая трава, глаза поблескивали оловянными зрачками, а руки сжимались в огромные кулаки.
Кто-то из стрельцов в голос начал читать молитву. Князь тоже быстро перекрестился, призывая Господа в помощь от колдовских чар, но одновременно лихорадочно пытался придумать, как отбиваться от ужасного монстра, когда он подойдет к городу и начнет ломать стены.
Тем временем голем подошел к реке, вошел в воду немного выше татарского мосте – вниз потянулся длинный мутный язык размываемой течением глины. Андрей Васильевич понадеялся было, что благословенная вода уничтожит земляное чудище и не попустит его к Чернигову – но великан смог-таки перебраться через глубокое русло и пошел, ломая дома, по кожевенной слободе. Чавканье мокрых ног разносилось на сотни саженей вокруг, а в глубоких следах оставались овальные мутноватые лужи.
– Пушкарей! – мотнул головой князь. – Большой наряд к пищалям зовите! Пусть готовы будут.
Неожиданно, не доходя полутысячи саженей до северной башни, монстр остановился, наклонился к сгрудившимся на поляне телегам, от которых прыснули во все стороны непривычно одетые – в свободные рубахи и широкие шаровары – татары. Принялся шарить там руками.
Далеко не сразу князь понял, что земляное чудище, подобно простому амбалу, просто-напросто снимает и выкладывает в приготовленную яму пушки. Закончив работу, великан выпрямился и размеренным шагом ушел к лесу за развалинами Любечского монастыря.
Оглушительно громыхнули бомбарды – засмотревшись на монстра, защитники города совсем забыли про обычное, но не менее опасное оружие. Десять чугунных ядер врезались в северную башню и примыкающие к ней стены, пробив толстые бревна, словно лист тонкого пергамента, и упали рядом со складами польских купцов.
Тотчас ответили залпом поставленные в башне тюфяки – но разнокалиберный жребий не долетел до татарских пушек, бессильно посеча землю перед ними. Между тем басурманские пушкари принялись торопливо перезаряжать стволы.
– Завалят… – понял князь. – Как есть завалят угловую башню.
Город окружали двенадцать башен, стоящих на расстоянии выстрела друг от друга, в каждой имелось по две двеннадцатигривенных пищали – еще три обороняли подходы к воротам – и по четыре ствола более мелкого калибра. Из мелких пушек до татарской ямы было вовсе не дострелить, а из больших в столь малую цель еще попасть потребно. Яма – это не огромная башня, попробуй, угадай в нее маленьким ядром, да на таком расстоянии!
Андрей Васильевич прищурился на полсотни пеших басурман, сидящих слева от ровного ряда желтых блестящих стволов – прикрытие на случай вылазки. Еще тысячи три всадников маячат возле наплавного моста, но до них почти верста пути.
– Глеб, – повернулся он к сыну, – беги к боярину Анастасову, скажи, пусть детей боярских северских на коней сажает. Я эту сотню самолично поведу. А ты готовь телеги наскоро, стрельцов два десятка подбери, и следом за нами выезжай. Надобно нам эту батарею разорить, пока бед не наделала. И сделать сие быстро, пока помощь к ним не подоспеет. Пушкарей перебить, бомбарды забрать и увезти сюда обязательно! Ступай.
Татары снова пальнули из бомбард, и северная башня содрогнулась от нескольких попаданий. Князь покачал головой, еще немного посмотрел вниз, запоминая путь от ворот к басурманскому укреплению, потом резко развернулся и торопливо побежал по ступеням наружной лестницы.
Боярская конница уже ждала его на Полотняной улице. Всадники весело переговаривались, поблескивая начищенным железом, застегивали спереди на крючки кольчужную бармицу, поглаживали, успокаивая, коней.
Оседланного княжеского жеребца подвел господину ярыга. Он же подал поднявшемуся в седло воину рогатину и круглый щит из легкой тополиной древесины.
– Ну, братья, – громогласно объявил Андрей Васильевич, – не посрамим земли русской, не посрамим звание оружия нашего. За Русь Святую, за честь предков наших, за веру православную! На басурман!
Трое стрельцов скинули тяжелую дубовую поперечину, закрывающую ворота, скрипнули, распахиваясь, обитые железом створки. Из расширяющейся щели в лица воинов ударил яркий свет – словно не на кровавую битву собирались они пойти, а на праздник святой.
– Знамение, – перекрестился князь и дал шпоры жеребцу.
Гулко запел мост под ударами копыт. Промчавшись по нему, Андрей Васильевич потянул левый повод, поворачивая коня, начал разгоняться по травянистой полосе между слободскими заборами и пахнущим тиной рвом. Нырнул в стреженевскую старицу, выметнулся на склон с другой стороны.
Отсюда татарские пушки стали уже видны. Охранявшие их пешцы, на диво, не разбежались при виде отряда кованой конницы, а выстроились в два ряда, выставив перед собой пики.
