границы сдвинутся
– Похоже, вам очень хочется услышать грубую правду, уважаемый Кароки-мурза, – стряхнул с лица доброжелательность гость. – Хорошо, я отвечу правду: вашим сипахам до моей милой Венеции ныне два дня пути. И я прекрасно знаю, что никакая сила не сможет противостоять этому напору. Кроме одной: золота.
– Так я и знал, – тяжело вздохнул хозяин, откинул голову на подушку и закрыл глаза. – Так и должно было случиться. Султан Сулейман Великолепный умер, и на трон вступил султан Селим-пьяница. За него империей правят полсотни родовитых мурз, друзей и чиновников, каждому из которых собственный карман куда дороже, нежели интересы Великолепной Порты. Мало их Сулейман перевешал, новых в сотню раз больше народилось.
– Все не так плохо, уважаемый Кароки-мурза, – вздохнул гость. – Скажу больше: вскоре все станет намного лучше. Потому, что если нам удастся перестать быть врагами, тогда мы станем искренними друзьями. А друзья обычно стараются помогают друг другу. Вот скажите, уважаемый Кароки-мурза, разве империи, которой вы честно служили всю свою жизнь, станет хуже от того, что она раздвинет свои границы на несколько тысяч миль на север и восток?
– Ты хочешь сказать, Франциск, – недоверчиво приподнял голову мурза, – что с помощью своего итальянского золота ты добиваешься того, чтобы мы развернули наступление на север и восток? Зачем?
– Сахыб-Гирей ленив, – монах уронил из рукава на кисть руки аметистовые четки и начал их неторопливо перебирать. – Сахыб-Гирей ленив. Если бы вместо него появился другой, куда более энергичный хан, он мог бы начать активное наступление на языческие, именно
– И если сипахи пойдут против язычников здесь, – продолжил за него Кароки-мурза, – то им придется покинуть близкие к Венеции границы.
– Какая странная связь, не правда ли? – приподнял брови монах. – И какой странный парадокс: итальянское золото вроде бы защищает Венецию, но пользу приносит Великолепной Порте.
На этот раз османский наместник промолчал. Он понимал, что не может быть империи никакой пользы, если заезжий итальяшка способен так запросто смещать и назначать беев и ханов благодаря своему толстому кошельку. Но… Но в настоящий момент получалось так, что интересы Кароки-мурзы, и этого остроносого жулика совпадают – и итальянское золото собирается послужить
Многолетняя, затяжная военная кампания в Московии, покорение этих языческих земель выгодны Венеции, интересны империи и крайне важны для него. Потому, что иного пути к высоким постам, власти и известности у него нет.
– Во всем этом великую Османскую империю может обеспокоить только одно, – громко щелкнул камнями четок гость. – Что, если молодым ханом движет лишь честолюбие? Может быть, приняв на себя тяжесть власти, он сочтет, что достиг желаемого и успокоится, занявшись иными насущными делами, коих у любого правителя случается в избытке?
– Молодой хан отнюдь не молод, – успокаивающе ответил хозяин. – Он долго казался тихим и незаметным, одним из многих мальчиков ханского гарема. Но десять лет назад у него в кочевье завелся демон. Самый настоящий демон войны. И этот демон будет рваться на север, даже если молодого хана запереть в клетку и спрятать в подвал. Вот только…
– Что? – приподнял брови гость.
– Наместник небольшого городка далеко не всегда способен повлиять на дела целого ханства…
– Это можно понять, – согласился гость. – Но если султанский наместник в крымском ханстве, полновластный паша дал бы обещание, что после его назначения доблестные османские воины двинутся на север и не остановятся, пока не намочат свои войлочные туфли в холодных морях, на него можно было бы положиться?
– Османские войска двигались бы на север каждый год, верста за верстой до тех пор, пока паша оставался бы жив, – твердо заявил наместник Балык-Кая.
– Да, – поджал губы монах, – ваша уверенность вселяет в меня надежду, уважаемый Кароки-мурза. Но паше следовало бы, наверное, знать, что во владениях великого султана есть очень маленькая страна Трансильвания. И правит в ней коренастый, кривоногий, низкорослый воевода по имени Стефан Баторий. Этот человечек поедает султанское золото лопатами, но в обмен обещает добиться для империи того, что многие лежащие на севере и востоке отсюда земли попадут в лоно империи сами собой, без всяких стараний со стороны крымского ханства. И если наш доблестный паша станет медлить, то может оказаться так, что его услуги не понадобятся вовсе.
– Вы хотите напугать поверившего вам пашу?
– Нет, – мотнул головой монах. – Я хочу его предупредить, что на пути на север могут встретиться самые неожиданные… друзья. И он может оказаться лишним, а сипахи – под стенами Венеции. Вы меня понимаете, уважаемый Кароки-мурза? Как раз я предпочел бы воинскую славу отважного паши всем успехам некоего трансильванского воеводы.
– Угу, – усвоил предупреждение Кароки-мурза. – И когда Баторий предполагает начать свой поход?
– Насколько мне известно, он просил у своего благодетеля пять лет для собирания сил.
Хозяин дома, забыв про одышку, весело рассмеялся:
– Какой лентяй! Молодой хан, о котором мы сегодня говорили, сможет начать наступление ближайшим летом после своего назначения. И не остановится, пока не сядет на царский трон в главном дворце Москвы.
– Что же, я очень рад вашей уверенности, уважаемый Кароки- мурза, – поднялся гость и протянул османскому наместнику свои четки. – Примите этот скромный подарок, дорогой
– Кофе! – спохватился хозяин. – Сейчас…
– Ни к чему, уважаемый Кароки-мурза, – остановил его гость. – Беседа с вами доставила мне куда большее удовольствие, нежели любое возможное угощение. И… И не нужно вам будущим летом покидать этот прекрасный полуостров. Честное слово.
Глава 9
Фирман
Боевая галера османской империи: черная, низкобортная, узкая и длинная – двадцать весел с каждой стороны, шесть хищно смотрящих вперед крупнокалиберных бомбард на носу, над окованным железом тараном – прошла через узкое, с поворотом, горнило бухты, осторожно обогнула две торчащие из воды обугленные мачты и нацелились тараном на скальный отвесный берег порта. Деревянные лопасти, последний раз ударив по воде, поднялись в воздух, замерли, роняя на спокойную гладь жемчужные капли, после чего весла с грохотом втянулись в отверстия на бортах.
Галера тем не менее продолжала двигаться вперед, постепенно теряя скорость. Рулевой с силой навалился на кормовое весло, не столько поворачивая, сколько гребя им, ускоряя поворот – и вот уже судно повернулось боком к причалу, каковым после пожара стала служить сама скала, отвесно обрывающаяся глубоко в воду, и очень медленно накатывается на нее. Полуобнаженные моряки торопливо выбросили за борт несколько деревянных чурбаков на длинных веревках, не давая корпусу ободраться о камень, выпрыгнули на берег, торопливо разматывая веревки.