— Я принесу ее вам…
— Ценнейший медицинский трактат! Еще эльфийский, — говорил старый доктор Спетт. — Увы, моих познаний в эльфийском хватило лишь на то, чтоб кое-как расшифровать название. Что-то о применении растений к организму женщины. Там они, конечно, в основном о себе пишут, да еще о гномах… о людях совсем мало, но… вы же понимаете, коллега! Вы не можете не понимать! Каждая крупица их знания бесценна. В конце концов, само искусство врачевания пошло с эльфов. Так кто может знать, какие тайны… вдруг там есть что-то и о нашем эликсире?! Ведь это вполне возможно! О гномах! Об эликсире!
— А можно я… взгляну? — Шарц боялся выдать себя взглядом или жестом.
Сбывается. Все сбывается. И не так, как он предполагал. Лучше.
— Приложу все усилия, — пообещал Шарц.
О гномах! О гномах! О гномах!
Шарц едва слышал, о чем дальше говорил старый доктор, отвечая невпопад или и вовсе отмалчиваясь, все его мысли были — поскорей добраться до трактата. Старик быстро понял, в чем дело, посмеялся, извинился и ушел, пожелав удачи.
— Поделитесь потом, — улыбаясь, сказал он напоследок.
— Клянусь, — очень серьезно ответил Шарц. — Преступно скрывать такое.
«Мне даже врать не придется, ты сам попросишь меня перестать болтать о деторождении у гномов и поскорей переходить к сути. Эликсир ведь один на всех, да и действует одинаково».
Работа оказалась трудной. И не потому, что Шарц плохо знал эльфийские руны или не разбирался в двойной кодировке, применяемой в любом хоть мало-мальски научном эльфийском трактате. Просто он никогда еще не имел дела со староэльфийским языком и тройной, если уж на то пошло, кодировкой. Попробуй вот с ходу догадаться, при каком положении лепестков ландыша сочетание слов «поднятая рука» должно читаться как «опущенная рука» и что эта самая «рука» означает при северном ветре в лунную майскую ночь — уже белладонну или все еще чистотел? А если еще учесть, что все это, как и положено по древнеэльфийской научной традиции, записано чудовищными полиритмическими рифмовками, так не похожими на нормальные гномские стихи…
Даже на выпускных экзаменах полегче было. Или все-таки нет?
В первом слое говорилось о листьях. Во втором стало ясно, что это корни. В третьем…
С Шарца семь потов сошло, пока он перевел… и ничего не понял! О да, бесспорно, теперь, после окончательной расшифровки, это прекрасная абстрактная эльфийская поэзия, вероятно, весьма возвышенная и чудесная, словом — самая настоящая литература. Но где же медицинский трактат? Где? Не нужно заканчивать Марлецийский университет, чтобы понять, что вся эта писанина никакого отношения к медицине не имеет. И как он сразу этого не заметил? Наукообразный стиль повествования ловко скрывал то, что само это повествование не содержит в себе вовсе никаких научных данных ни по медицине, ни по чему-либо еще. Оно и вообще ничего не содержит. Как же так? Кто-то же дал себе труд написать все это. Какой-то сумасшедший эльф старательно запечатлел этот бред для потомков. Да еще и аккуратно обозначил разделы: это для эльфов, это для гномов, а это и вовсе для людей. Первые два слоя содержали скрытые намеки на некое тайное знание. Добравшись до третьего, Шарц не обнаружил ничего. Пусто. Пустота ехидно хихикала.
И тут Шарц заметил несколько полустертых рун, на которые не обратил внимания раньше и которые переворачивали все его расшифровки с ног на голову.
Будь оно все проклято — четвертая кодировка!
Эльфы и в самом деле — злые. Не зря про них страшные сказки рассказывают. Они это все нарочно, чтоб его помучить. Им-то, бессмертным, ничего не стоит годик-другой посидеть над расшифровкой, а бедный марлецийский доктор — помирай над их закорючками!
Шарц порычал от досады, но сел переделывать все по новой.
Когда он все закончил… он и сам не знал, смеяться ему или плакать. В его руках действительно был трактат, но… эротический.
«Как ласкать свою избранницу при помощи трав и цветов» — вот что на самом деле значилось на обложке. Неизвестный древний эльф был большим затейником.
Шарцу очень хотелось дать ему в ухо. В особенности — за гномок. Как-то не верилось, что остроухий мерзавец семьдесят лет вкалывал с кайлом и тачкой, чтоб по праву заслужить себе Невесту. Да и кто б ему, остроухому-то, позволил? Так откуда ж он так хорошо знает, что такое с гномками делать надлежит? Или все это изящная эльфийская шутка? А быть может, где-то в уголке трактата притаился еще один значок, проклятый маленький значок, добавляющий еще одну кодировку — пятую?
Шарц застонал от ярости и аккуратно положил трактат на стол. Потом убрал руки за спину и немного подышал. Он обязательно поищет пятый значок, но не теперь. Слишком уж охота рвануть наискось глупую эльфийскую шутку и швырнуть ее в угол.
А может, не рвать? Может, прочесть как следует и запомнить? Вдруг пригодится?
Шарц сидел у низенького столика, который некий талант пытался инкрустировать перламутром. Лучше бы он этого не делал, умелец несчастный. Так бездарно испортить такое потрясающее дерево! Эти благородные разводы, струящиеся, как вода, теплый янтарный свет поколений, и во все это понатыкано холодного глупого перламутра, да еще и не самого лучшего качества. Нет, ну где были глаза у этого гения? Руки бы ему повыдергать! Такой материал загубил, бездарь несчастная! Впрочем, Шарц почти не думал о столике. Не до столика ему было. Он напряженно прислушивался к звукам, доносящимся из-за плотно закрытой двери. Герцог, сидящий напротив, делал то же самое.
— Дьявол! Можно подумать, это у тебя жена рожает! — наконец не выдержал герцог. — Тошно глядеть на твою перекошенную от ужаса рожу!
— Простить? Да я казню тебя, если ты немедля не улыбнешься! Ты мой шут, так?
— Так, ваша светлость…
Шарц продолжал прислушиваться к звукам за дверью. Пока все нормально. Герцогиня — сильная женщина. Она — человек. Это тоже важно. У людей с этим проще. Она справится. Должна справиться.
— Так не сиди тут с рожей пьяного гробовщика! — рявкнул герцог. — Шути о чем-нибудь!
Шарц вздохнул.
— Ваша светлость, давайте сыграем в шахматы. После того как я в очередной раз перепутаю рыцаря с лучником, вы сможете вволю посмеяться надо мной, раз уж вам так приспичило.
— Отлыниваешь от работы, — проворчал герцог, самолично беря шахматную доску. — Я должен смеяться над твоими шутками, а не над твоей глупостью.
— Ваша светлость…
— Убери, убери лапы! — буркнул он на Шарца, попытавшегося перенять у
