– В борделе?
– Да, в борделе. Девочки не выдадут. Есть у нас один чуланчик. Фрита Эстелла там всякий хлам ненужный хранит…
– Ансельм узнает, выдаст.
– Ансельма уговорим. Я Риллу попрошу, она ему глазки построит.
– А фрита Эстелла?
– Она добрая. Не выдаст.
– Я ей денег должен.
– Тем более не выдаст. Если тебя стражники заберут, кто ей долг отдаст? А так есть надежда.
В доброту хозяйки Кирсьен верил с трудом, но последний довод показался убедительным.
– Ну, хорошо. Поживу… Если это жизнью назвать можно. А что потом?
– Что потом? – Флана на мгновение задумалась. – Выведем тебя из города, когда искать перестанут. Иди, куда хочешь.
И тут офицера вновь затрясло крупной дрожью. Он вскочил, сжимая кулаки. Едва не заорал:
– А мне некуда идти! Понимаешь? Некуда! В казармы дорога заказана. Домой? К родителям? Что я отцу скажу? Как матери в глаза посмотрю? Уж лучше в петлю! Вся жизнь перечеркнута!
– Ах, вся жизнь?! – зашипела Флана. Видно, причитания Кирсьена ее порядком утомили. Он уперла кулаки в бока, шагнула почти вплотную к нему. – Конечно! Блестящий офицер! Прямая дорога в генералы! А не нужно было мечом махать в борделе! Да еще в праздник! Что ты о жизни знаешь?! Дворянин! На всем готовом привык… Мамки, няньки, слуги… Накормят, оденут, почистят, проблеваться помогут, если перепил. Думать не надо – командиры все за тебя решат. А теперь что, я должна за тебя решать твою судьбу? Может, мне в магистрат пойти – так, мол, и так, лейтенант т’Кирсьен делла Тарн ни в чем не виноват, он весь из себя белый и пушистый, а студент тот сам башкой на его меч напоролся. А потом и к генералу гвардии сходить? А что, мое слово много значит для Аксамалы! Я и к императору могу, и к богу Триединому тоже! Пока блестящий лейтенант т’Кирсьен делла Тарн в разодранном мундире будет соплями давиться у меня на кровати.
– Перестань! – Кир отшатнулся, неловко взмахнул руками и уселся обратно на кровать.
– Нет уж, послушай! Ты мужчина или нет? Или все дворяне такие слизняки бесхребетные? Может, потому и Сасандра в глубокую задницу летит? Цвет Империи! Кого в гвардию берут?! Ему деваться некуда! Это мне деваться некуда! Всех холера забрала! Отца, мать, сестру! А я в петлю не полезла. Живу! И дураков вот таких спасти пытаюсь. Так нет же! Его спасаешь, а он ноет, как дитя малое: жизнь перечеркнута, что делать, как быть…
– Прекрати, Флана…
– Нет, не прекращу! Не хочешь в борделе прятаться? Зазорно ежели, давай на все четыре стороны! Хочешь – в магистрат, хочешь – в полк. Мне все равно! Зато на каторгу пойдешь вместе с друзьями. Хотя, нет. Каторга тебе не светит. Ты студента зарубил. На плаху, господин делла Тарн. А если дворянства лишат, так и пеньковую веревку на шею, как простолюдину… Ну что, пойдешь? Двери открывать или сам справишься? Идешь?
Кирсьен закрыл лицо ладонями. Конечно, это было бы красиво – самому явиться в магистрат и сдаться стражникам. Только никто не оценит благородство поступка. Указ императора не предусматривает смягчения наказания за пролитие крови в день тезоименитства покойной матери государя, а это значит: лишение дворянства и казнь. Позорная, как для проворовавшегося приказчика или карточного шулера. Но ведь не так страшна сама смерть, как унижение.
Что же делать? Есть ли у него выбор?
Бежать куда-нибудь в провинцию, начать жизнь заново?
Из списков гвардии его, конечно же, вычеркнут. Домой пошлют соответствующее извещение. Но дворянства за глаза лишить не могут. Или могут? Кир пожалел, что никогда не изучал законы и уложение о дворянстве. Вот студенты эти наверняка все законы изучили – книжные черви, кошкины дети, сволочи, ублюдки… Ничего, Антоло ему еще попадется на узкой дорожке. А выжить стоит хотя бы ради этого, ради мести. Сменить имя, может, даже внешность – сбрить усы, например, или отпустить бороду. Что он умеет? Обращаться с лошадьми, фехтовать на мечах и копьях, стрелять из арбалета, знает грамоту. Что ж, с этими умениями можно пристроиться охранником к богатому купцу или банкиру. Служба далека от благородства, но на жизнь хватит. Можно наняться в армию. Не в столице, само собой, а в провинции. В Окраине набирают отряды вольных охотников для борьбы с разгулявшимися кентаврами, границы Барна постоянно тревожат несмирившиеся с владычеством людей дроу, неспокойно в Гоблане, пираты с Халида теребят берега Каматы… Наемники, умеющие управляться с оружием и недорого ценящие свою жизнь, всегда востребованы. А честной службой можно и дворянства достичь, даже если лишат здесь.
Но главное, выжив, можно разыскать студентов, из-за которых судьба блестящего офицера, ясная и чистая, как лезвие клинка, стала похожей на гниющую кучу отбросов. Найти и отомстить. Где бы они ни были, куда бы их ни отправил приговор суда. В каменоломнях, так в каменоломнях, на рудниках, так на рудниках, на веслах дромона, значит, на веслах дромона.
– Эй! – Флана толкнула его в плечо. – Ты не умер часом?
Кирсьен медленно отнял ладони от лица.
– Прости меня. Я был не прав. Я очень благодарен тебе за спасение. Я очень благодарен тебе за предложение переждать какое-то время в «Розе Аксамалы».
– Вот так бы и раньше, – улыбнулась Флана и вдруг вздрогнула. – Гляди, у тебя морщины… Вот тут, возле глаза и на переносье. Раньше не было! Хочешь зеркало?
– Твои глаза – мое зеркало, – ответил Кир, притягивая ее к себе.
Кровать жалобно скрипнула под тяжестью рухнувших на нее тел.
Глава 4
Антоло застонал и перевернулся на живот.
Вот ведь проклятые живодеры! Разве можно подобным зверям доверять поддержание порядка в блистательной и просвещенной Аксамале – столице лучшей в мире Империи? Так дубинками человека отходить…
И все же ему повезло больше, чем Летгольму. Антоло вспомнил изувеченное лицо красавчика-аксамалианца – застывший мертвый глаз, наполовину отрубленное ухо, раскрошенные зубы, осколки которых виднелись сквозь развороченную щеку, – и ощутил, что сейчас его стошнит прямо на пол. Он сжал кулаки. Нет, нельзя давать волю слабости. Жители Табалы всегда славились упрямством – оно помогало им не потерять веру в себя на продуваемых ветрами Внутреннего моря равнинах, выстоять в борьбе с невзгодами – снеговыми буранами, летней жарой, ворующими овец дикими котами и орлами-ягнятниками.
Пытаясь отвлечь мысли от погибшего товарища, Антоло потрогал корочку запекшейся крови на щеке – отметка шпоры этого гвардейского хлыща, вознамерившегося пройти без очереди. Подумаешь, лейтенант! Подумаешь, дворянин! В борделе титулов и званий нет. А если кичишься десятком поколений исправно протиравших подошвы сапог на плацах и в караулах, будь добр, разбогатей так, чтобы тебе знатные шлюхи на шею вешались, из тех, которые от скуки ни одного мундира не пропускают. Табалец ногтем подцепил край корочки и почувствовал, что на палец ему потекла кровь. Глубоко вспорол, зараза! Шрам останется. Да оно и к лучшему – шрам не даст забыть об оскорблении. Пройдет какое-то время, и он выйдет на свободу и отомстит. Нет, не ударом исподтишка или кляузой. Он
