Сасандра матерью? Не думаю. Скорее, мачехой.
– И все же… Я знаю, ты никогда не пытался обжулить государство. Только частных собственников.
– Объяснение очень простое. За преступления против государства предусмотрены более жестокие наказания.
– Смерть есть смерть, а каторга есть каторга. Какая разница – десять лет рудников тебе дадут или двадцать, если самые крепкие парни выхаркивают легкие самое большее через пять лет?
– Тебе виднее. – Мошенник скривился. Очень уж ему не понравилось напоминание о каторге.
– И все-таки я рассчитываю на твою помощь. На помощь гражданина и патриота.
– Как знаешь, – хмыкнул Берельм. – Хочешь видеть во мне патриота – пожалуйста. Только потом не обижайся, если что-то пойдет не так.
– А ты постарайся, чтобы все пошло так, – негромко проговорил Мастер. – Это, как-никак, в твоих интересах.
– А как – так?
– Так – это чтобы мы смогли выявить всех заговорщиков.
– Всех в Аксамале? – усмехнулся Ловкач.
– Не говори глупости. Хотя бы всех, кто будет в то время в тюрьме.
– Но они же и так в тюрьме?
– Верно. Но по разным обвинениям. Не всегда удается доказать государственную измену…
– А вы дыбу попробуйте… – зло бросил Берельм.
– Дыбу? Хорошая мысль. Уж не на тебе ли ее опробовать? – не остался в долгу сыщик. Махнул рукой. – Да жили бы мы лет двести назад, я бы не задумываясь прижег бы подозреваемых. Хотя… Те, кто легко поддастся на запугивания и пытки, интереса для сыска не представляют. Мелочь, мальки и головастики. А крупная рыба – настоящие заговорщики пыток не боятся. Умрут, а не признаются…
– На мой взгляд, достойно похвалы.
– Было бы достойно, – поправил мошенника Мастер. Еще раз повторил с нажимом: – Было бы достойно, если бы преследовало благородную цель. Эх… Их бы упрямство, да на благо Сасандры!
Словно в ответ на его слова за ставнем громыхнуло. Да так, что закачался подсвечник на комоде. Вспышка молнии, на миг проникнув сквозь вырез-глазок в дощатой створке, озарила комнату белесым мертвенным светом. И ударил ливень. Зашумел, застучал крупными, тяжелыми каплями по крышам, хлынул водопадом на мостовые. Мутные потоки понеслись по улицам, кружась и изгибаясь подобно диковинным змеям. Они подхватывали и волокли вниз, к гавани мелкий мусор, – солому, прошлогодние листья, очистки и дерьмо, выхваченное из наполнившихся до краев выгребных ям. Завертелась на поверхности ручьев грязная пена, напоминая простую истину: грязь всплывает на поверхность в часы бурь и несет ее мутными потоками времени, пока невозмутимое море вечности не поглотит, не развеет и не похоронит наносное и чуждое в своей равнодушной пучине.
Берельм поежился, невольно сравнив себя с маленьким, пожелтевшим и скрюченным сухим листком, который подхватил неумолимый поток и влечет… Куда? Да уж вряд ли к счастью и успеху. Ударит о камень, выбросит полузадохнувшегося, обессиленного на залитый жидкой грязью, усеянный вонючими ошметками мусора берег. И оставит умирать медленной смертью…
– Значит, ты рассчитываешь использовать меня как живца? – проговорил Ловкач. – Я правильно понял?
– Правильно.
– Вольнодумцы, не разделяющие твоей искренней, несомненно, любви к Империи и императору, станут искать встречи со мной. Попытаются сделать из меня идола, знамя своей борьбы. Правильно?
– Приблизительно так.
– А вы будете рядом. И ты, Мастер, и твои помощники-соглядатаи, и надсмотрщики из застенков Аксамалианской тюрьмы.
– Верно. Мы будем поблизости. Будем наблюдать, запоминать, выявлять. Ниточки, возможно, потянутся на свободу, к тем из предполагаемых бунтовщиков и предателей Отечества, кто оказался достаточно умелым, чтобы не попасться. Полгода-год, и мы выжжем каленым железом язву вольнодумства в Аксамале, а со временем и по всей Сасандре. От гор Тумана до степей кентавров, от моря Внутреннего до побережья Ласкового моря. Сохраним величайшую страну мира, с ее вековыми традициями, культурой, наукой, верой в Триединого…
– Тюрьмами, сыском, борделями, винокурнями. Ханжеством жрецов и мздоимством чиновников. Продажностью судей и тупостью заседателей магистрата… – Берельм напрягся, расправил плечи. – Не пойдет. Я не согласен.
– То есть как… – раскрыл рот от неожиданности Мастер, но довольно быстро взял себя в руки. – Много себе позволяешь, Ловкач. Хочешь сгнить заживо на рудниках? Или, может быть, предпочтешь умереть от цинги на галерах? А как насчет каменоломен? Ты же не привык работать руками, питаться жидкой чечевичной похлебкой, пить протухшую воду. Любишь добротную одежду, сшитые на заказ сапоги. Спать в чистой постели и желательно с опрятной, смазливой девчонкой под боком. И ты готов от всего этого отказаться ради кучки злоумышленников, которые норовят втоптать в грязь твое Отечество?
– Ради злоумышленников? – мотнул головой Берельм. – Вот уж нет! Очень они мне нужны!
– Тогда почему ты отказываешься?
– А как ты думаешь? Если я вызову на откровенность целую кучу заговорщиков, да еще таких, которых подкармливает денежными вливаниями Айшаса, а после сдам их властям, каковы мои шансы выжить? Только отвечай честно. Я ведь игрок и умею просчитывать ходы.
– А в рудниках или на галере? Сколько ты протянешь там?
– Да уж сколько-нибудь протяну. Я крепче, чем кажусь с первого взгляда.
– Это я уже понял. Крепкий и упрямый, каким и должен быть уроженец северной Вельзы. Так?
– А что в этом дурного?
– Ничего. Я просто хотел намекнуть, что изучил достаточно хорошо не только твои нынешние похождения, но и детство, родню…
– У меня нет родни! – почти выкрикнул Берельм, дернув щекой.
– Да неужели? – Мастер поднял бровь, прищурился.
– Ну, если ты потратил какое-то время на изучение моего прошлого, это ты должен был выяснить в первую очередь.
– Выяснил, конечно. А ты как думал?
– И что ты выяснил?
– А то, что ты сбежал из дому четырнадцати лет от роду. Бросил мать, отца и младшую сестру.
– Очень я им был нужен!
– Кто знает, кто знает?..
– Они никогда меня не замечали. Только магические упражнения…
