той важности птица. Так что не стоит продолжать ждать стражников. Тем более что вошедшие люди ну никак не походили на имперских сыщиков. Самые обычные мастеровые. Скорее всего, артель строителей решила подзаработать в столице – и в Вельзе, и в Камате за такой же точно труд заплатят вдвое меньше. А в блистательной Аксамале давно поняли – приезжие работники стараются больше, чем местные, а оплаты меньшей требуют да и жаловаться в магистрат не побегут, если попробуешь их обмануть. На них наживались все: и домовладельцы, и хозяева роскошных дворцов, и городские чиновники, и стража, и содержатели ночлежек… Да всех и не перечислить.
Ремесленники рассаживались за столами под бдительным оком выглянувшего на шум толстяка, голова которого была повязана алым платком. Должно быть того самого фра Морелло, на чьи слова ссылалась служанка. Пожалуй, он тоже рассчитывал недурно подзаработать. А если еще и ночевать останутся…
Седоватый мужчина в башмаках, припавших толстым слоем пыли – путешествовали работники пешком, чтобы не тратить лишних денег, – подошел к хозяину и принялся договариваться о предстоящем ужине, отчаянно торгуясь. Остальные хранили чинное молчание, изредка бросая косые взгляды на сложенный в кучу у входа инструмент. Доставали деревянные ложки.
Фра Морелло басовито урчал в ответ на короткие хриплые выпады старшин артели, качал головой, загибал толстые, похожие на копченые колбаски пальцы. Наконец кивнул и зычно закричал:
– Мика! Мика, ты где?!
В ответ на его зов из двери, ведущей, судя по запахам, на кухню, вынырнула та самая служанка. В правой руке она несла глубокую миску с обжаренной до золотистой корочки тушкой каплуна. Кир отметил про себя, что чем дальше от Аксамалы, тем куры мельче, но почему- то дороже. В левой руке она сжимала маленький кувшинчик из необожженной глины – такие прекрасно сохраняют напитки даже в жаркий день.
– Я, между прочим, фра Морелло, не в холодке отдыхаю!
Она с размаха поставила миску перед Киром. Каплун при этом подпрыгнул и попытался взлететь. Добавила кувшин.
– Поговори у меня! – возмутился хозяин. – Ну, молодежь… бегом сюда!
Мика развернулась и зашагала к фра Морелло, отмахивая руками так, что любой гвардеец позавидует.
Кирсьен усмехнулся неожиданной мысли и разорвал горячую тушку, стараясь, чтобы жир не потек на манжеты камзола – постирать-то его можно, но в чем тогда ходить, пока не высохнет?
Вино оказалось сладким, чуть терпковатым и крепким. Такого как раз он и хотел. Вот с каплуном повезло меньше. Скорее всего, его именем прикрывалась старая курица, не так давно переставшая нести яйца. Ну, что ж… Уроженцу Тьялы, изображающему из себя каматийского наемника, да не понять желание птицы умереть красиво?
Вновь хлопнула дверь.
Кир оглянулся через плечо, не прекращая жевать.
Молодой мужчина в черной мантии и круглой шапочке – должно быть, выученик одного из факультетов Аскамалианского императорского университета едет на родину успешно применять полученные знания взамен на почет, уважение и денежный ручеек от благодарных земляков. Смуглый старик в темно-зеленом пелеусе и плаще с меховой опушкой. Он показался бывшему лейтенанту смутно знакомым. Да мало ли? Может, лавочник какой-то или сапожник, к примеру? Богато одетый отец семейства (вот оно следует за ним, выстроившись гуськом, – жена, две дочери, сын – мальчишка лет семи – и нянька, качающая на руках четвертого ребенка, замотанного в тонкие пеленки) щелчком пальцев привлек к себе внимание фра Морелло. О! Этот явно не привык ждать. Или богатый купец, ездивший в столицу по делам и не сумевший отказать скучающей жене в малом развлечении, или, наоборот, чиновник средней руки направляется в провинцию, чтобы вступить в управление небольшим городком, рудником, карьером, верфью.
Ладно! Сколько можно затравленно оглядываться?
Жуй, т’Кирсьен делла Тарн, и смотри в свою тарелку, а то не ровен час шею свернешь!
В недавно пустом зале стало шумно. Зазвучали людские голоса, стук посуды, шорканье ложек, бульканье. На помощь сбивающейся с ног Мике появилась еще одна служанка – тощая, как сушенная плотва, с выпученными глазами.
Кир обгладывал волокнистое мясо с куриного окорочка и все никак не мог отделаться от смутного чувства беспокойства. Будто бы мельком приоткрылось ему нечто важное, а он и не сообразил им воспользоваться. Голова начинала гудеть. Вот уж глупая привычка, приобретенная за время вынужденного безделья в «Розе Аксамалы», – думать. Надо как-то избавляться. Иначе службы в наемном войске может не получиться. Там нужны не думающие, а выполняющие приказ. Быстро и точно. А для того чтобы думать, имеются кондотьеры, а также высшие начальники, к армиям которых отряды вольнонаемных приписываются.
И все же… Что он пропустил? От какой подсказки Триединого отмахнулся, словно от назойливой мухи?
Опять резкий стук захлопнувшейся двери.
Кир поморщился и усилием воли заставил себя не оборачиваться. Кто бы там ни был, его он не волнует…
– Господа, господа, прошу сюда! – голос Морелло обволакивал, словно текущая из жбана патока. – Прошу за мной, господа! Очень сожалею – свободных столов не осталось. Думаю, молодой господин не будет возражать?
Пока Кир соображал, что «молодой господин» – это он, прямо над головой прозвучало презрительное:
– Можно подумать, нам требуется его согласие, клянусь Снежным Червем!
Женский голос. Низкий, с хрипотцой, но женский.
Ей ответил резкий, каркающий хохот.
Кирсьен оторвался от полуобглоданных куриных останков.
Что за странная компания?
Пятеро. Одежда дорогая, но пропыленная, кое-где потертая и заляпанная жиром. Лица решительные. Глядят со смесью сурового превосходства и скуки. И главное, с ног до головы увешаны оружием. Живя в Аксамале, где даже длина клинка для тех, кому оружие разрешено, строго регламентируется указами магистрата, Кир отвык видеть столько мечей, кордов, кистеней и прочих орудий, изобретенных с целью отнятия человеческой жизни, одновременно. Ну, гвардия, само собой, не в счет, хотя офицеры и в казарме, и в городе обходились мечами, а солдатам в увольнении из оружия полагался лишь корд.
Ближе всех к нему стоял плечистый мужчина среднего роста с седыми висками и густой проседью в русой бороде. Над бровью грубый шрам от плохо зашитой раны. В левом ухе серьга – золотая капелька со вставленным рубином. У правого уха отсутствует мочка. На шее золотая цепь и медальон с изображением Триединого. Работа грубая, лики едва угадываются, но вес впечатляет. И носит он золото поверх одежды, словно бросает вызов грабителям – попробуй-ка отними! На поясе, почему-то справа, тяжелый меч в черных ножнах. Лезвие широкое – в армии такие не приняты. Как же называется? Погоди-погоди… Ах да! Фальчион.
Рядом с ним поражающий воображение великан. Пожалуй, выше четырех с половиной локтей[Меры длины в Сасандре: локоть – 45 см, ладонь – 9 см, палец – 1,8 см.]. Он казался состоящим из одних костей. Даже лицо – скулы, челюсти, надбровные дуги, шишковатая поверхность черепа под ежиком некогда обритых, а нынче отрастающих волос. Запястья торчали из рукавов коротковатого кожаного поддоспешника, а ширина ладони могла поспорить с коровьим копытом. Он
