предводителя неизмеримо сильнее вольной души?
Впрочем, Антоло не долго рассуждал об обычаях кентавров. Вскоре все его внимание сосредоточилось на замерших по ту сторону рогатки людях. Крепкие, плечистые мужики. Бороды светлые – похоже, из местных. Ну, хоть за это спасибо Триединому. Оружие они держали уверенно. По всему чувствовалось – не впервой.
Кто же это? Что здесь делают? Добра от них ждать или…
– А ну-ка, остановитесь! – окрикнул приближающегося человека и двух кентавров круглолицый мужик в кожаном шлеме, сверкающем начищенными бронзовыми заклепками. Борода у него росла плохо – реденькие, тронутые сединой волосы на подбородке и по нижней линии щек. Глаза, заплывшие жиром или опухшие от какого-то неизвестного Антоло недомогания, ощупывали пришельцев на удивление дотошно и цепко.
Бывший студент натянул поводья.
– Во! Молодец! – одобрил его круглолицый. И посоветовал: – Руки на виду держите. И ты, и конежо… И степняки.
То, что он не стал без причины оскорблять кентавров, внушало уважение и надежду уладить дело миром. Антоло улыбнулся (хотя улыбка вышла немного натянутой) и показал пустые ладони.
– Кто такие? – начал допрос охранник – скорее всего, он был здесь за сержанта. – Откуда? Зачем в Да-Вилью?
– Меня зовут Антоло, – откашлявшись, пояснил молодой человек. – Я – здешний уроженец. Учился в Аксамале, в университете. Сейчас возвращаюсь домой. Со мною – мои друзья.
– В университете, говоришь? – Круглолицый почесал бороду. – И как там в столице… То есть в бывшей столице, – поправился воин. Еще бы! Ведь Табала объявила независимость. Теперь она сама по себе, а Империя – сама по себе.
– Я давно не был в Аксамале, – честно отвечал Антоло. – Я воевал в северной Тельбии. Потом дрался с остроухими в Гоблане…
Сержант на миг прищурился, еще раз оценивающе оглядел молодого человека с головы до пят. Но промолчал. Похоже, счел, что он говорит правду.
– Теперь я вернулся домой, – закончил Антоло.
Круглолицый вздохнул. Переложил арбалет на сгиб локтя.
– Может быть, ты говоришь правду. А как мне это проверить?
– Проводи меня к фра Анзьело, торговцу шерстью. Это мой отец. Он подтвердит мои слова.
– Фра Анзьело, говоришь? – приподнял бровь охранник. Оглянулся на подчиненных. Те вдруг дружно закивали, словно болванчики, которых привозят из Фалессы.
– Эй, что такое? – насторожился Антоло. – Вы не знаете фра Анзьело, что ли?
– Почему же? – возразил круглолицый. – Знаем. Только он никогда не упоминал о сыне, уехавшем в Аксамалу.
– Не может быть! – Молодой человек сжал кулаки, предчувствуя неприятности.
– Может быть… Не может быть… – сварливо пробормотал сержант. – Не моего ума это дело. Будете с господином ди Гоцци говорить.
– С кем, с кем?
– С командиром нашим.
– Хорошо, – вздохнул Антоло. – Где его искать?
– А не надо его искать. Я как вашу компанию на том берегу углядел, так и послал за ним. Вот-вот появится.
Молодой человек пожал плечами и спешился. Отпустил подпругу на седле. Бросил повод кобыле на шею. Пускай побродит. Глядишь, накопытит себе прошлогодней травы хоть чуть-чуть.
Воины по ту сторону рогатки немного расслабились, но по- прежнему искоса посматривали на кентавров. На севере конелюди в диковинку. Немудрено, что они возбуждали любопытство, смешанное с подозрением. Кто знает, чего от них ожидать?
Сержант осторожно положил арбалет на землю, вытащил из-за пояса кисет и принялся набивать трубку.
– Куришь? – подмигнул он Антоло.
– Когда-то баловался, – честно ответил бывший студент. – В Аксамале.
– А теперь бросил, что ли?
– Так не было табака, я отвык как-то. И сам не заметил…
– Молодец, – одобрительно кивнул круглолицый. – А я все дымлю и дымлю. Когда брошу? – Несколько раз чиркнул кресалом, раздул трут и разжег трубку. Затянулся и, блаженно щурясь, выпустил дым через нос. Сказал неожиданно: – Меня зовут Креппо. Я коморник этой банды.
– Так господин ди Гоцци – кондотьер? – Антоло оперся локтями о рогатку.
– Да! – самодовольно ухмыльнулся Креппо. – А ты, я гляжу, разбираешься в колбасных обрезках. Где воевал, говоришь?
– В северной Тельбии, – медленно, будто растолковывая слабоумному сложную задачу, произнес молодой человек. Его внимание привлекли птички, порхающие в зарослях боярышника на склоне холма. Буроватые спинки и крылья, грудь – светлее, но в черных пестринах, головы серо-стального цвета. Неужели дрозды? Так рано? Обычно до Табалы они добирались к концу месяца Коня.
– Пехота?
– Что? – вопрос коморника застал Антоло врасплох. Он совсем забыл, о чем они беседовали, задумавшись о птицах. Рябинник это или певчий дрозд?
– Служил где, спрашиваю?
– В наемниках.
Не рассказывать же толстяку о том, как попал в армию, как потом дезертировал? Может, и всю душу тогда раскрыть, как пред жрецом Триединого?
Креппо хмыкнул:
– Что-то не верится.
– Твое дело. Хочешь, верь. Не хочешь, не верь. – Молодой человек пожал плечами. Ему в самом деле было плевать.
– Не обижайся, парень. Просто не похож ты на наемника. Как, говоришь, кондотьера вашего звали?
– А я еще не говорил ничего, – буркнул Антоло. – Кулаком его звали. Слыхал про такого?
– Это… – Коморник поперхнулся. – Это… Однорукий который? С ним еще худющий мужик с двуручником ошивался все время. А еще говорят…
– Мужика с двуручником звали Мудрец. Он погиб в Медрене.
– Где?
– Городишко такой есть в северной Тельбии. Маленький, но зловредный.
– А-а-а… А правда, что с Кулаком еще остроухий везде ездил?
– Правда. Они дружили.
– Это ж надо! – Креппо звучно хлопнул себя ладонью по ляжке. –
