превышал риск погибнуть от меча или копья…
– А я согласен с его светлостью. – Кондотьер дель Граттио подкрутил ус, готовясь выслушивать возражения и уже мысленно подбирая доводы в пользу своей правоты. – Наши сверху давят, но их больше.
Антоло помедлил и… кивнул.
– Да! Две роты резерва вперед. Стрелкам – усилить стрельбу! Передай, пускай хоть из шкуры вывернутся, но чтоб стреляли чаще. Болтов не жалеть! Новых наделаем!
К резервным ротам вестовой побежал пешком, вприпрыжку.
Солдаты, до того оглядывающиеся на штабной холм и, приподнимаясь на цыпочки, старавшиеся разглядеть, что же происходит там, на поле боя, приободрились и быстрым шагом устремились на помощь товарищам.
Второй вестовой мчался в самую гущу боя – найти хоть кого-то из капитанов и передать приказ стрелкам.
Конница тем временем заходила барнцам во фланг, а они, увлеченные противоборством у холмов, кажется, ее не замечали. Антоло уж и не знал, просто ему везет или Триединый снизошел к короткой, но жаркой молитве, прочитанной перед боем? Барнские латники топтались на месте, разрываясь между желанием ударить по врагу и опаской растоптать свою же пехоту.
– Еще один редут взяли! Крайний левый! – звучно плеснул ладонью о ладонь господин граф.
– Ничего… Кажется, наша берет… – отвечал ему генерал делла Нутто.
– Так как же берет, когда!..
– Берет-берет… Сейчас вытолкаем их за холмы…
Табальская конница наконец завершила маневр и развернулась на относительно ровном пространстве. Ее командир, бывший лейтенант имперской кавалерии, поставленный над более опытными офицерами благодаря сочетанию в характере холодного расчета полководца и отчаянной лихости рубаки, высоко поднял меч, махнул направо, налево и вперед. Всадники поняли его, рассыпались широким строем, в котором удобно рубить врага без риска зацепить соратника.
Конница у Антоло была по большей части легкая. Пришел доброволец с конем, на скаку не свалится, за меч знает с какого конца взяться – значит, годится в кавалерию. Поэтому, в отличие от тяжелых латников, предпочитавших прямой таранный удар копьями и плотное построение клином, они просто рассыпались по полю и напропалую рубили врагов.
Над долиной протянулся густой, исполненный боли крик. Даже до штабного холма долетели его отголоски. Избиваемые всадниками барнские пехотинцы даже не пытались составить щиты. Они побежали, бросая оружие, расстраивая ряды резерва, сминая его и увлекая за собой.
Антоло стиснул кулаки и зубы, чтобы не заорать от радости. Некрасиво. Он все-таки генерал Стальной Дрозд, на него вся армия смотрит, а он начнет прыгать, как мальчишка, нашедший скудо…
– Во имя Триединого, неужели это… – начал ди Полларе, но старый генерал без всякого почтения ткнул его кулаком в бок:
– Тихо, ваша светлость! Еще сглазишь!
На делла Нутто было приятно смотреть. Сутулые плечи развернулись, подбородок гордо вздернулся – ни дать, ни взять, сейчас помчится впереди всех гнать отступающего врага.
– Не спешите, господа, – рассудительно заметил кондотьер. – Мало ли что у них в запасе?
– Не знаю, что у них в запасе, но в обозе у них сейчас жарко, – Антоло без излишних церемоний указал пальцем на дым, косо поднимавшийся за холмами, окаймлявшими долину с севера. – Молодец, Стоячий Камень, не подвел!
– Жалко, мало их, конежо… конелюдей! – потирая руки проскрипел делла Нутто. – Сейчас бы с тыла ка-ак ударили!
– Ничего, и так неплохо, – ответил ему дель Граттио. – А вот это и вовсе здорово!
Антоло проследил за его взглядом.
И правда, неплохо.
Латники барнцев не выдержали. Они и так с самого начала сражения томились без дела, а их душа прирожденных бойцов требовала упоения схваткой. Теперь же, увидев атаку табальской конницы, они устремились навстречу, – латникам и в голову не могло прийти, что их с вожделенным противником разделяют свои же пехотинцы – лишенные управления, испуганные, сбившиеся в кучу.
Барнская конница врезалась в пехоту, топча конями, калеча, ударяя мечами плашмя, а то и клинками, неудержимо стремясь встретиться с кавалерией Табалы.
Это оказалось началом конца. Если раньше лишь некоторые пехотинцы бежали, а остальные пытались, отступая, сохранить видимость порядка, то теперь они кинулись прочь сломя голову. Кому охота быть затоптанными своими же? Увидев панику в тылу, зажатые между холмами, теснимые табальцами штурмовые колонны забились, как рыбина в бредне, начали бросать оружие и поднимать руки. Лишь две или три роты, скорее всего благодаря опытным командирам, продолжали слаженно отходить, огрызаясь и отстреливаясь.
Арбалетчики из четырех не захваченных редутов перенесли стрельбу на латников, безо всякой жалости выцеливая коней, отыскивая малейшие щели в доспехах… Правое крыло атакующего клина начало отворачивать от холмов, навалилось на своих же, смешало строй. Конница скучилась и окончательно завязла в пехоте, потеряла боевой задор прежде, чем выплеснула его на врага.
Антоло повернулся к штабистам:
– Я не хотел бы опережать события, господа, но мне кажется…
– Да что там может казаться! – воскликнул дель Косто, открывая в улыбке крепкие белые зубы. – Это победа, господа!
– Не побоюсь этого слова… – осторожно заметил дель Граттио. – Но разбить армию врага на поле сражения мало. Ее нужно уничтожить полностью. Чтобы во веки веков у барнцев желания не появилось сюда соваться. Не так ли, господа?
– Обязательно! – кивнул Антоло. – Обоз горит. Пехота бежит. Нужно предложить хорошие условия плена всем, кто сдается добровольно.
– Верно, – согласился делла Нутто. – Почетный плен для офицеров и мягкое обхождение для солдат. Через месяц они будут ротами записываться в нашу армию. Молодец, генерал Стальной Дрозд. Слава Стальному Дрозду!
– Слава Стальному Дрозду! – во все горло заорал полковник дель Косто.
К нему присоединился ди Граттио и немного позже граф ди Полларе.
Антоло стоял и не верил. Нет, эта победа слишком чудесна, чтобы не быть случайностью… И уже вечером, принимая капитуляцию от барнского генерала, Энлиля доль Гобарро, потерявшего всякую спесь, выглядевшего будто мокрый кот с обвисшими усами и потухшим взглядом, молодой человек вспомнил экзамен по астрологии и гороскоп, предрекающий ему три великие победы на поле брани. Может быть, это была первая из них?
В Аруне зацвели яблоневые сады. Окутали бело- розовыми душистыми облаками села и предместья. И хотя холодный ветерок частенько напоминал об
