Это Экхард, король ард'э'клуэнский, отряд снарядил — самоцветы да злато- серебро искать. Чтоб казну королевскую подпитать, значит. А что, молодец! Суровый монарх, говорят, спуску никому не дает, но в государственных делах поступает правильно. Не пошлину на товары поднял, не подать новую на поселян ввел, а недра решил разведать.
Положим, про Экхарда и про дела в Ард'э'Клуэне мне потом рассказали. Старший рудознатец оказался моим земляком — тоже из Приозерной империи. Выученик Вальонской Академии. Знаменитое на весь мир учебное заведение. Да и город Вальона сам по себе знаменит не меньше. Почитай, половина жителей в нем ученые да преподаватели Академии. Стоит в полулиге от берега Озера, на сваях. Ни один враг еще Вальону приступом не взял, поскольку мост, соединяющий ее с берегом, разрушить — раз плюнуть, на лодках — несподручно, а тяжелые корабли близко не подойдут — осадка не позволит. Мне там побывать не пришлось. Видел издали, с берега. А иной раз подумаешь, может, лучше отдали бы меня в Академию вместо Храмовой Школы. Тягу к врачеванию всегда имел. Был бы теперь не Молчуном, бродягой без рода, без племени, а уважаемым человеком. Но что толку рассуждать впустую? Повстречал земляка, обрадовался, и ладно.
Мастер Ойхон вел поиски рудных и самоцветных жил с помощью собственного изобретения. Так он сказал, и у меня нет оснований не доверять его словам. Чтобы не проходить большие шурфы, он придумал пробивать в земле узкие, но глубокие шурфики. Назвал их скважинами.
Долбили породу нарочно придуманным долотом — словно два зубила крест- накрест соединены, да еще края скруглены. Это для того, чтобы стенки скважины ровными выходили, и в них можно было трубы опускать вместо крепи. Долото поднимают на канате и сбрасывают, поднимают и сбрасывают. Сам канат через колесо перекинут, которое на верхушке трех бревен, составленных «шалашом», закреплено. Конструкция издали приметная. Когда мы на их порубку выглянули, первой в глаза бросилась. А вторым мне увиделось, рассмешило почему-то, а потому запомнилось, как два мужика на качельках качаются. Вверх-вниз, вверх-вниз. У нас нобили детям такую забаву иногда в саду устраивают. Оказалось, вовсе не забава, а вещь серьезная. Мужики на раме катаются, а к одному ее концу канат привязан, а к канату долото. Я, когда сообразил, прямо в восторг пришел — до чего умен рудознатец! Жерди вверх-вниз и долото вверх-вниз. Породу и разбивает.
Конечно, гранит или пегматитовую жилу они таким манером не пробьют. Притупится долото и будет на месте прыгать по забою. А в наносах да россыпях милое дело. И скорость хорошая. До двенадцати стоп за день — от рассвета до темна — проходили. Попробуй кайлом и лопатой в шурфе, да успевай крепить стены венцами. Здесь трубы опускали понемногу, вслед за продвижением забоя вниз. Побурили — опустили трубу, еще побурили — к первой на заклепках вторую приделали и еще опустили.
Вынимали разрушенную породу тоже хитрым способом. Ойхон утверждает, что тоже сам придумал. Труба с обоих концов крышками запаянная. Только в нижней крышке — отверстие, а в нем клапан навроде грибка. Шляпка внутри трубы, а длинная ножка торчит наружу. В скважину подливают воду, ведрами из ближайшего ручья. Разбитая долотом порода с этой водой перемешивается, получается грязь, кашица породная. Если в скважину трубу с клапаном сбросить, грибок откроется, грязь внутрь трубы впустит. А когда назад потянут, вниз просядет и закроется. Просто, как всё гениальное.
Наверху трубу отводили в сторону и на подготовленный щит из струганых досок опускали. Ножка грибка в деревяшку упиралась, клапан открывался, и грязь горкой выливалась.
После этого мастеровые-арданы продолжали долбить, а Ойхон принимался выбуренную грязь просеивать, промывать, меж ладонями протирать. Тут как раз самоцвет и попасться может. Что ему долото сделает? Он маленький, кругленький, не разобьешь.
Правда, пока что похвастаться Ойхону нечем было. Ничего особенного. Пятая скважина с начала яблочника, уже скоро зима с морозом, и придется возвращаться, а результата никакого. Так, наметки на оловянный камень и больше ничего.
Оловянный камень тоже минерал полезный. При изготовлении бронзы без олова никуда. Да только не за тем Ойхона посылали. Побаивался он и не стеснялся в том признаться, что король скажет? И не того боялся, что не заплатят и выгонят с позором, а того, что другой возможности испытать свое изобретение может не случиться. А тут еще думать и думать, совершенствовать и совершенствовать.
Мужики, с ним на порубке работающие, сожалений рудознатца не разделяли. А что с них взять! Люди наемные. Плату за труды хоть так, хоть так получат. Да и по домам в тепло поскорее хочется. Не пришлось бы из-за чрезмерного усердия озерника по снеговым заносам из Лесогорья в Фан-Белл выбираться, а это путь не близкий. На подводах, с грузом — полмесяца, не меньше.
Мужикам мы, понятное дело, имя Мак Кехты не называли. Слишком хорошо мне известно, какой отклик оно в людях вызывает. Сказали, беженка, случайно прибилась, больная. Жалко, дескать… Ни к чему лишние хлопоты. Сама она лежала в жару почти неживая, лопотала бессвязно на старшей речи. Хвала Сущему, кроме меня, ее слов никто не понимал, потому что командовала она боем против ас'кэн'э салэх, то бишь проклятых людей. Все не угомонится никак.
Но даже несмотря на бедственное положение феанни, бурчал кое-кто из арданов, вот тюкнуть бы топором в висок остроухую сволочь, крапивное семя, и — в скважину ее, да грязью забросать. Пришлось обронить невзначай, что Сотник родом из пригорян и очень не любит, когда его спутников, вольных или невольных, обижают. Мужики побурчали, косясь на мечи Мак Кехты — все решили, что это Глана, — и замолкли.
Он ничего не сказал, но оружие себе взять даже на время наотрез отказался. Упражнялся по вечерам с дротиком, который неизвестно как в лесу добыл.
Гелка сразу потребовала к котлу ее приставить. Сказала, эти мужчины, дай им волю, уморят друг друга бурдой всякой. Кто бы возражал! Вот и куховарила она. Да так всем понравилось, что у некоторых арданов аж щеки круглеть начали. А кроме поварских дел, ухаживала она за беспомощной Мак Кехтой, как за грудным младенцем. Я кое-каких травок насобирал — дягиля и девясила. Вместе с сушеной малиной, запас которой у нас еще не вышел, они жар феанни утихомирили. Чистотела не оказалось, но я еще с Аен Махи пучок листьев будры прихватил. Сердечком листики, а с краю будто мышь обгрызла, волнистые. Я их нарезал мелко и закипятил. Очень неплохое средство оказалось против волдырей — зуд унимает, а где кожа лопнула, там ранка быстрее заживает.
А свободное от лечения Мак Кехты время я с Ойхоном проводил. Он рудознатец ничего, толковый, но только под землей никогда не был, тонкостей горного дела не знал. А потому вопросов у него ко мне, восемь лет в рассечке кайлом отмахавшему, уйма накопилась.
Так и провели почти седмицу.
Феанни уже выздоравливать начала. Сидела на постели из елового лапника, что мы в шалаше ей соорудили, пробовала ходить.
И вот вечером у костра, после ужина, арданы начали вспоминать житье- бытье до похода в Лесогорье. Один из мужиков, Рагд вроде бы, похвалился, что ходил с Экхардом в долину Звонкой против остроушьих замков воевать:
— Ух, и жаркое дело было! Еще Мак Дрейна мы с налету взяли, а вот Мак Кехтин замок… Ох, и дрались остроухие!
Я опасливо покосился в сторону шалаша, где феанни. Не слышит ли? С нее станется вскочить и за оружие схватиться.
— Что ты головой вертишь, — оскалил прокуренные зубы второй ардан, Брул. Ойхон часто хвалил его за то, как ловко управляется этот кряжистый мужик с качелькой, не абы как раскачивался, а ритм строгий держал. — Думаешь, твоя ведьма порченая услышит? Так мы ее не боимся. Так и знай.
— Не таких, как она, заставляли кровушкой умыться, — поддержал приятеля Рагд.
— Соображаешь, что городишь? — осадил его первый помощник Ойхона, Дирек по кличке Жучок, румяный, улыбчивый, с оберегом от бэньши на шее. Эх, брат-ардан, повстречал бы
