ты бэньши, как мы, помог бы амулетик твой? — Это ж баба. Остроухая, а всё ж баба. С кем воевать собрался?
— Да ладно тебе, — отмахнулся от Жучка Рагд. — Тоже мне, защитник выискался.
Третий работяга, чьего имени я так и не запомнил, мрачно кивнул, буркнув что-то под нос. Дирек горько вздохнул и отвернулся.
— Знаешь, что у нас в войске с такими защитничками делали? — не унялся Рагд. — Капитан Эван так говорил…
— Кто?!
— Капитан Эван. Он в последнюю войну капитаном конных егерей был. Ох и рубака!
Знаю.
Я не увидел в темноте, а скорее почувствовал, как напрягся Сотник.
— Никому спуску не давал. Говорил, остроуший подпевала — хуже остроухого. Потому как второго по ушам да по глазам косым отличить от доброго человека можно, а первого поди распознай. Он, как находил такого, кто шибко нелюдей жалеет, тотчас плетей, да с оттягом… Любил размяться.
Верно. Видел я.
— Это я тебе, Жучок, нарочно толкую. Чтоб ты понял, не все жалельщиков любят… Да. Жалко Эвана. Сгинул где-то на северах. И где его могилка, никто не узнает никогда.
Я смолчал потому, что Глан молчал тоже. Видно, неприятно ему вспоминать о братоубийстве. А может, и вообще о таком брате вспоминать не слишком приятно?
— Эх, а как-то раз… — Рагд даже рукой взмахнул от воодушевления.
— Всё. Спать, — оборвал Ойхон. — Завтра с утра инструмент собирать. На новое место переезжаем. Или забыли?
— Какое такое новое место?! — возмутился Брул. — А домой? Я женку второй месяц не мял! Где ж тут в лесу бабу сыщешь? А если и приходят, так остроухие полуживые и девки- малолетки…
Что б он еще наговорил, неизвестно, но Рагд властно взял его за рукав и увел за пределы освещенного костром круга.
— А ведь и я Эвана знал, — вдруг проговорил Ойхон, ковыряя палочкой угли. — Дружили, можно сказать…
Отблески прогорающего костра подсветили его светло-русые кудри, схваченные на лбу, по всегдашней моде мастеровых и рудознатцев, цветастой тесемкой. Вздернутый нос придавал лицу что-то мальчишеское — озорное и вместе с тем уязвимое, душевно ранимое. А сколько ему на самом деле? Лет двадцать пять — двадцать шесть? В младшие братья мне годится.
— Я ведь в Фан-Белл прошлой осенью приехал… Приплыл, вернее. С купеческим стругом веселинским. В начале листопада. Помню, ледок на Отце Рек схватывался по утрам. Ко двору пристраиваться пришел. Никого не знаю. Кому на лапу дать, кто за державу радеет, и так поможет. А тут Эван. Уж он-то место капитана в считанные дни получил. Отчего-то не жалуют пригоряне Ард'э'клуэнское королевство. Во всей гвардии он один из Пригорья и был.
Я скосил глаза на Сотника. Молчит. Как рыба молчит.
Ойхон проследил за моим взглядом.
— А как же мне в голову раньше не пришло! Ты ведь тоже из пригорян будешь, мастер Глан? Может, знал его?
Сотник неопределенно пожал плечами. Как хочешь, так и истолковывай. Или — да откуда же мне знать, или — кто ж его у нас не знает.
Ойхон продолжил:
— Повстречались мы с ним случайно. Разговорились. Я-то сам почти из-под Йоля, а он-то, оказалось, там когда-то нанимался охотников за головами из болотников от поселений отваживать. Выходит, почти земляки. Знаете, как на чужбине бывает? Где и не знаешь, земляка найдешь. Он мне и помог со временем аудиенцию у Тарлека Двухносого получить. Экхарду, оказывается, не до такой ерунды, как золотые россыпи или там руду железную искать. Кто бы другой нашел, а он завоюет. Тарлек больше за державу радеет, чем сам король. Он канцлер в Ард'э'Клуэне. — Рудознатец обвел глазами наш узкий кружок — я, Сотник, Гелка да Дирек-Жучок — слушаем ли?
— Да знаю я, мастер Ойхон, — покивал я. — Он уже двадцать лет канцлером. А слухом земля полнится. Толковый и честный, на удивление.
— Да. Честный. И вперед глядит не на полгода, а на все десять. Он-то мне и денег приказал выдать на работы, да на инструмент, да на провиант… Впрочем, не о том я. До самого лютого, пока война не началась, я к Эвану в гости ходил — винца выпить, в дамки сыграть. Он-то когда у себя в казармах ночевал, а когда у женщины своей, у Бейоны.
— У кого? — глухо проговорил Сотник.
— У Бейоны. А ты никак знал ее, мастер Глан? Верно говорят, все пригоряне друг друга знают.
— Это оттого, что мало нас…
— Красивая женщина. И ум у нее хваткий. Кто ж до нее догадался игорный дом в Фан-Белле открыть?
Народу в диковинку, так и валит. Карманы друг дружке вычищают, а ей только прибыль. Кто б ни выиграл, а заведению доход!
— Да. Она может. Как, говоришь, мастер Ойхон, заведение у нее называется?
— «Каменная курочка». Только… Кем она тебе приходится, мастер Глан?
— Почти что сестрой. — Мне послышалась горечь в голосе Сотника.
— Тогда уж и не знаю, радоваться тебе или горевать. Она к Экхарду во дворец перебралась.
— Во как…
— Говорят, Экхард с ней себя ведет ровно она уже королева. Вон, талун Ихэренский, Витек Железный Кулак, дочку свою в Фан-Белл прислал. Погостить вроде как. Но народ-то, от Тарлека до самого нищего распоследнего, понимает, что породниться с королем хочет. Хоть мытьем, хоть катаньем. Экхард — вдовый, сынок его, принц наследный, Хардвар — вообще неженатый. Вот и думал Витек тестем королевским заделаться. А кому из них, отцу или сыну, талунская дочка приглянется, так ему вроде и без разницы.
Да уж, веселые у них в Ард'э'Клуэне обычаи. Взять вот так запросто родную дочку и отправить стрыгай знает куда. А вдруг понравится!
— А как не приглянется никому, а, мастер Ойхон? — спросил я.
— Так и не приглянулась.
— И что же?
— Да ничего. Отправил ее Экхард назад. Говорят, даже десяток егерей выделил на дорогу. Для охраны. Он на расправу крутой, но справедливость блюсти старается.
Ага, знаю. Слышал, как Экхард эту свою справедливость устанавливал в тале Гилэх, когда селяне взбунтовались. Большой тал, не уступит Ихэрену. Самый южный из ард'э'клуэнских краев — с Восточной маркой на юге граничит. Установил. Потом виселицы и колья вдоль всех трактов стояли. Да не порожние.
— Витек сильно обиделся, — чуть помрачнев, сказал Ойхон. — Он по знатности рода себя равным королю считает. А тут дочку ославили. Над историей этой только мертвые в Фан-Белле не смеются.
— Ну и?
— Отойти от королевства Витек надумал. Вместе со всем своим талом и
