Дверь распахнулась, в проем сразу вдвинулись два воина, вооруженные дубинками. Один толкнул меня в грудь. Шагнув назад, я вынужден был усесться на топчан.
Второй стражник укрепил факел в стенной скобе. От яркого света даже глаза заболели. Пришлось прищуриться, но и сквозь ресницы я сумел разглядеть бело-зеленые накидки. Неужто гвардия Ард’э’Клуэна? Ого, брат Молчун, эк высоко тебя занесло. Не разбиться бы, падая.
Следом за гвардейцами вошла женщина. Высокая, черные волосы заплетены в длинную косу, переброшенную через плечо на грудь. Такую красоту редко приходится наблюдать простому человеку. Словами описать трудно. Вовсе не потому, что жил я последние восемь лет на прииске, где вообще-то женщины встречались реже, чем смарагды в отвале. А потом блуждал по лесу. Нет. Могу с уверенностью сказать, как уроженец Приозерной империи, где в чести красота и поклонение прекрасному. Вот, к примеру, взять Росаву, хозяйку харчевни в местечке Пузырь, том самом, где захватили в плен нас с Гелкой. Тоже была очень хороша собой. А вот с вошедшей в мое узилище женщиной рядом поставить – словно кварц по сравнению с изумрудом.
Черноволосая высокомерно откинула голову, оглядела убогое убранство камеры и узника, то бишь меня. Брезгливо подобрала подол темно-вишневого платья, дорогого, насколько я смог понять, отделанного на манжетах кружевом, а по воротнику – полосками рыжего меха – должно быть, лиса. Негромко, но с нажимом обратилась в распахнутую дверь:
– Эй, там!..
Тут же вбежал, подобострастно кланяясь, тюремный охранник. Охранник дышал тяжело. И вовсе не от быстрого бега или особых трудов. Просто за годы безмятежной службы в сытном месте нарастил изрядное брюшко – носков своих сапог, пожалуй, не видит. На обрюзгших щеках, свисающих, словно собачьи брыли, – недельная рыжая щетина. Лысина влажно поблескивает в свете факела. В руках он держал низкий табурет с толстыми ножками.
– Пожалте, миледи!
С этими словами тюремщик установил табурет посреди камеры, смахнул рукавом несуществующую пыль.
– Чисто, не извольте сумлеваться!
Вот чей голос услыхал я через дверь.
Женщина даже не взглянула в его сторону. Уселась, аккуратно расправив складки платья. Ткнула пальцем в бадейку с нечистотами:
– Убрать.
– Слушаюсь, миледи, – охранник схватил кадушку и, пыхтя, поволок ее прочь. Дышать стало заметно легче.
Черноволосая надолго задержала на мне изучающий взгляд. Прямо до хребта прожгла. Словно наизнанку всю душу вывернула. Мне вдруг показалось, будто и допрашивать ей меня смысла уже нет. И так все высмотрела.
– Можете идти, – наконец сказала она, обращаясь к гвардейцам.
Значит, решила, что неопасный я. И то верно. На женщину руку поднять не смогу, какая бы опасность от нее ни исходила. А любой мужчина, мало-мальски военному делу обученный, меня скрутит и не вспотеет.
– Но, миледи… – попытался возразить тот, который меня пихал.
– Подождете за дверью. – Металла, звучащего в ее голосе, с лихвой достало бы и командиру конной сотни.
– Слушаюсь! – Гвардеец сжал челюсти и четко, по-военному развернувшись на каблуках, шагнул за порог. Второй молча последовал за ним.
Итак, мы остались с глазу на глаз.
Видно, гостья моя – птица высокого полета. Ишь, как тюремщик перед ней лебезит, гвардейцы слушаются беспрекословно. Кто же это такая? Не слышал я, чтоб у Экхарда в царедворцах женщины были.
Я молчал. Нет смысла узнику без приказа рот раскрывать. И она молчала. Наверное, не слишком спешила.
Черные глаза впились в меня, как пиявки. Хотя, конечно, не очень красивое сравнение. Нет, не пиявки. Скорее, шерлы. Но вцепились-то как!
Я ощутил легонькое покалывание кожи. Так, слабенький морозец. Свежесть раннего утра.
Неужели она наводит чары?
Не слышал никогда о женщинах-волшебницах.
То есть слышал, конечно, но в древних сказаниях. Ведь всем известно, первым человеком, освоившим чародейство, перенявшим его у филидов перворожденных, была именно женщина. Телла. Ее держала одна из сид, Мадден Утренняя Роса, если верить легендам, как комнатную зверюшку. Для развлечения. Сразу вспомнился Бюэхан и Фан’л’ог, игрушка феанни Мак Тьорлы.
Опять отвлекся. С тех незапамятных времен многое изменилось. Как-то так повелось, что волшебство все больше стало занятием для мужчин. Женщины или сами утратили желание работать с Силой, или постепенно попали в зависимое положение от мужчин и бросили волшебство. На моей родине у жрецов-чародеев глаза бы на лоб повылазили, намекни хоть кто-нибудь, что женщине доступна Сила. Здесь, в северных королевствах, вообще чародейство не слишком в чести. Люди больше привычны к простому и понятному, земному выяснению отношений. Удар кулака, взмах клинка…
– Так вот ты какой, страшный чародей с Севера, – прервала мои мысли женщина.
О ком это она? Неужели обо мне? Ничего не понимаю. Это я-то страшный чародей?
– Прошу… – голос меня подвел, я закашлялся, но совладал с предательским страхом. – Прошу простить меня, госпожа, кого ты чародеем зовешь?
– Тебя, мастер Молчун.
И имя мое знает. Впрочем, тут как раз никакой загадки нет. Наверняка Кисель все ей доложил. И обстоятельства моего с Гелкой пленения, и имена.
– Должен огорчить тебя, госпожа, не чародей я.
Покалывание кожи не прекращалось. Значит, она действительно пытается заглянуть в мое сознание. Ну, уж нет. Хоть и слабенький я маг-недоучка, да еще и изначально без особых способностей, – а не дамся. Не так это и сложно. Еще на первом году обучения будущих жрецов наставляют, как защитить свой разум от проникновения извне. В Школе это просто необходимо. Иначе новичок окажется совершенно беззащитным перед старшими учениками.
Я не отличался особыми успехами в те далекие годы, когда носил ученическую мантию, но, возможно, именно поэтому защищаться от магического проникновения у меня получалось великолепно. Гораздо лучше, чем что-либо другое, более полезное в будущей жизни жреца- чародея.
Почти не напрягаясь, я заблокировал собственный разум, возведя непреодолимую защиту. Пожалуй, только одному из Примулов удалось бы пробить воздвигнутый барьер. Ну, может быть, кому-нибудь из Секундулов. Но уж никак не женщине-самоучке.
Она ощутила сопротивление. Представляю себе – ныряльщик разбежался и прыгнул в воду, а оказалось, что пока летел – речка замерзла. На уверенном, прекрасном лице на миг отразилось замешательство, смешанное с испугом, а потом передо мной вновь предстала маска холодного высокомерия.
– Так вот ты какой, чародей с Севера, – повторила она.
Эх, когда б я был чародеем, не сидел бы у тебя под замком, красавица.
– Молчишь?
Я кивнул.
– Тебе нечего опасаться, – продолжила женщина. – По крайней мере, пока.
