Сегодня ровно десять дней, как упекли за решетку. И до сих пор никто не соизволил хотя бы допросить студиозуса. Хорошего в допросах, конечно, мало, но все ж таки хоть какое-то разнообразие. Правда, Ендрек мог с уверенностью предсказать ожидающий его приговор. Десять плетей – самое малое. Так из-за длинного языка и глупой головы страдает ни в чем не повинная спина…
Скрипнула дверь, ведущая из караульного помещения в проход между решетками. Берестянскую тюрьму строили весьма традиционно. Коридор шириной в полторы сажени и две продолговатые комнаты без окон. Стена, выходящая в коридор, – частая железная решетка. Остальные стены – плотно пригнанный камень. По старой привычке, комнаты делились на мужскую и женскую, но последняя, как правило, пустовала. Охранники использовали ее как склад соломы, каких-то тряпок, тюков, прочего барахла, о назначении которого Ендрек не догадывался. А мужская половина с недавнего времени была переполнена. То ли увеличилось число уголовных преступников и всяких там вольнодумцев, то ли стража целенаправленно отлавливала в городе и окрестностях подозрительных личностей.
Ендрек поднял голову. Природное любопытство взяло-таки верх над осторожностью. Появление надзирателя с факелом в руке сразу оживило скучающие ряды узников. Света стало больше – много ли его проникнет через зарешеченное окошко в тупиковом конце коридора? Оно ведь даже на окошко не похоже. Скорее бойница.
Следом за охранником вошел высокий широкоплечий мужчина, с виду военный. Об этом неоспоримо свидетельствовали не только сабля на боку, волчья шапка с малиновым верхом и тремя петушиными перьями, добротный жупан темно-синего цвета с барашковой оторочкой, но и манера двигаться, держать голову, расправлять плечи. На ходу незнакомец теребил длинный, ниже подбородка, черный ус. Его щеку уродовал неровно заживший шрам – до самого левого виска. За ним шли еще двое военных. Скорее всего, порубежники. От городской стражи и тюремных надзирателей они отличались как кречеты от гусей. Один – помоложе. Невысокий, светлоусый, кривоногий. Про таких говорят – бочку оседлал. Ну, насчет бочки вилами по воде писано, а на коне, должно быть, действительно сподручнее. Второй – повыше ростом, немного сутулый, густобровый и скуластый.
И чего это порубежникам в тюрьме могло бы понадобиться?
Вояки остановились у двери. Так себе дверь. Калитка в заборе, если бы не тяжелый замок, ключом которому служил особым образом заточенный граненый стальной штырь в большой палец толщиной. Пружину замка нарочно сделали такой, чтобы усилие прикладывать на пределе возможного. Иначе умельцы среди заключенных живо подберут отмычку. А так – любая отмычка погнется или сломается.
Замыкавший процессию надзиратель, кряхтя, засунул ключ в замочную скважину, поднатужился, так что вздулись жилы на висках, и отворил дверь. Нырнул внутрь:
– Живо! Вставайте, лежебоки! Подъем! Живо!
Криком и пинками ему удалось поднять всех узников и выстроить их в какое-то подобие ровной линии у стены. Мародеры, которым довелось стоять рядом с Губошлепом, брезгливо на него косились и норовили отодвинуться.
Старший из порубежников кивнул и тоже вошел. Откашлялся:
– Н-н-ну что, разбойники, мародеры и дезертиры, за виселицей скучаем?
«Заика, что ли? – подумал Ендрек. – А как же он с командами управляется?»
– Мо-мо-молчите? Правильно…
Он засунул большие пальцы за вышитый кушак и, склонив голову, оценивающе окинул взглядом разномастную толпу узников. Коротко бросил в лицо надзирателю:
– Сброд!
Тот пожал плечами:
– Что есть. Чай, не рекруты, а преступники.
– Добро, – кивнул порубежник. – Ра-азберемся.
Он пошел вдоль строя, рассматривая каждого, словно заморские диковины. На ходу он говорил и даже заикаться стал гораздо меньше.
– Добро, уголовнички. Я – Войцек Шпара, сотник п-порубежного реестрового войска Малых Прилужан. Мне нужны люди, готовые на все. Те, кто не страшится рук замарать…
– Меченый, – шепнул соседу урядник Хмыз.
– Да, я – Меченый. – Войцек Шпара дошел до конца строя, развернулся, двинулся обратно. – Мне понадобится беспрекословное послушание и беззаветная преданность великому гетману Малых Прилужан. Взамен каждый вступивший в мой отряд получит полное помилование, а после и щедрую награду. Что скажете?
– А делать-то чего? – с недоверием произнес один из мародеров.
– Не бойся. Более беззаконного, чем вы уже натворили, делать не заставлю.
– А все-таки?
Шпара сделал два быстрых шага и замер напротив говорившего:
– На первый раз прощаю. Я смелых люблю, но наглых наказываю. Понял? – Ярко-синие глаза сотника хлестнули мародера, словно плетью, поперек лица.
– Так точно! – вытянулся он в струнку, словно на плацу стоял.
– Добро! За что здесь?
– Дык… – Мародер замялся. – Свинью украли…
– Ага! А хозяйку по голове, – вмешался надзиратель. Тот, что был с факелом.
– Так не насмерть же, – виновато промямлил бывший солдат. – Легонько, чтоб не орала…
– Кто ж знал, что она шляхтянка? – добавил второй из мародеров – курносый. Вздернутая верхняя губа открывала два крупных резца. За это он был удостоен прозвища – Заяц.
– Ясно, – кивнул Шпара. – Все с вами ясно. Втроем мародерствовали?
– А то?
– Молодцы… Просто соколы. Встать вправо. – Он резко дернул головой, показывая, в какую именно сторону должны отойти заключенные.
– Так. Ты… – Сотник замер напротив лесника. – За что?
– А не хрен… – буркнул бородач.
– Что «не хрен»? – не понял Войцек.
– Бабе рот открывать не хрен.
– Жену он прибил, – вновь пришел на помощь надзиратель. – Насмерть.
– За что?
– А вот говорит: «Не хрен рот открывать».
– За что жену-то убил? – Сотник глянул в едва заметные из-под лохматых бровей заплывшие глазки лесника.
– А не хрен.
– Говорливый, а, Хватан? – обернулся Войцек к своему кривоногому спутнику.
– Страсть, – согласился тот.
