– Вижу, стосковались… – вел дальше Шпара. – В город небось хочется?
Ендрек, не удержавшись, кивнул. Кивнул и сам испугался. Потупил глаза.
– Точно. Хочется. Ну так пляшите! Завтра снимаемся. Сворачиваем лагерь и прямиком на Выгов.
Пан Войцек еще раз обвел взглядом отряд. Кивком головы подозвал Глазика. Передал повод вороного. Мол, отведи да обиходь. Грай с Юржиком уже давно расседлали своих буланого и серого в яблоках.
Вдруг глаза Войцека, и так не слишком ласковые, посуровели. Он заметил лесника, не соизволившего даже приподняться с земли. Бородач так и лежал, привольно закинув руки за голову, когда сотник приехал, когда все строились, когда командир объявил об отъезде.
– Эт-т-то что еще? – судорожно напрягая шею, прохрипел пан Войцек. – Хватан!
Порубежник подбежал. Остановился, виновато сопя.
– Я те-те-тебя спрашиваю! – начиная закипать, медленно проговорил Войцек.
– Пан сотник! – В голосе Хватана слышалось едва ли не страдание. – Пан сотник! Да неслух он, каких поискать. Что ни говори, как об стену горохом…
– Как так – «об стену горохом»? Ты урядник?
– Так точно, урядник.
– За старшего кто оставался?
– Я, пан сотник…
– Что ж ты!..
– Дозвольте слово сказать? – Неспешной походкой к ним приблизился Хмыз. Как всегда, спокойный и уверенный в себе.
– Говори! Нет, погоди!
Войцек решительно направился к леснику, который почуял неладное и вскочил, отряхивая со штанов мелкий мусор.
Сотник остановился в трех шагах. Пристально впился глазами в лицо, заросшее густой темно-рыжей бородой. Несмотря на немалый рост, ему приходилось смотреть на здоровяка снизу вверх.
На поляне как-то сразу стало тихо-тихо.
Сквозь людское безмолвие хлынули ранее неразличимые звуки: шелест ветра в кронах дубов, негромкие всхрапывания стреноженных коней, посвист желтогрудой синицы, далекая частая дробь черного дятла.
Лесник стоял набычившись и взгляда не отводил. Верно про таких говорят, вспомнил Ендрек: «Прет как бык». Как деревенский бугай, прочно уверенный в своей необоримости, прет рогами на бревенчатую стену, невзначай попавшуюся на пути, так и лесник начхать хотел на каждого, кого силушкой провидение наделило в меньшей степени, нежели его. Так он привык с детства, с босоногого, бесштанного детства, с юности, когда одним видом распугивал всех парней на деревенских посиделках – эх, как они боялись его кулака, зато как любили, когда случалось столкнуться с соседним селом стенка на стенку.
Блекло-серые глаза здоровяка смотрели из-под спутанных бровей вызывающе и нагло, словно говорили: «Ну, давай, возьми меня голыми руками. Слабо? Тогда нечего и петушиться тут, грудь выпячивать…»
Войцек не выдержал первым. Отвернулся, едва не зарычав. По давней привычке, огладил пальцами рукоять сабли. Кивнул Хмызу: говори, мол, чего хотел?
– Пан сотник, – степенно откашлялся старый солдат, провел ногтем большого по усам. – Я вот что думаю. Все мы тут, само собой, не мед. Разумею, в буцегарню за просто так не запрут. Постарались…
Гусар замолчал, собираясь с мыслями. Шпара ждал не поторапливая.
– Это… Я к чему веду. Собака – да что собака! – волк серый и то понятие имеет. Ежели его рука кормит, грызть ее не моги. Зверя прикорми лесного, он от тебя беду отведет… А этот… Человек… – Хмыз презрительно сплюнул. – Не человек он вовсе, а так… тварь навроде жабы болотной. Или гадюки. Вот уж кто грудь, ее пригревшую, ужалить норовит! А он… Пустой человек… Плюет на тебя, пан сотник, и на всех нас. Гнать его поганой метлой. Вот мое слово.
– Ну и гони… – пробасил великан, прищуривая глаза. Непонятно – от злости или от удовольствия. – Я чо, держусь за вас?
Войцек зыркнул на него, словно черную молнию метнул.
– Гнать говоришь, Хмыз, а? Добро…
– Да гнать, гнать. Чего на него смотреть? – поддержал гусара Хватан. – Дрын мне в коленку!
Сотник нахмурился:
– Выгнать я его, положим, выгоню. А что это будет? Из кутузки вытянул. Полмесяца кормили за казенный кошт. Одел, обул. Теперь еще харчей на дорожку дать остается.
– А я чо? – развел ладони-лопаты лесник. – Я не навязывался. Куска… это… хлеба на дорогу не дашь – Господь тебе судья. Выкручусь как-нито.
– Да? – сузил глаза Войцек. – А са-а-апоги тебе на дорожку не начистить? Не больно легко от тюрьмы отделался-то, а?
– Я тебе не навязывался, – стоял на своем лесник.
– Тьфу ты ну ты! – не выдержал Хватан. – Дрын мне в коленку! Не так бы я с тобой поговорил, будь моя воля!!!
Бородач небрежно оглядел его малорослую фигуру, сплюнул, растер носком добротного сапога:
– А как бы ты… это… поговорил? С сабелькой вы все молодцы, а без сабельки не устоишь и против овцы…
– Что?! – Хватан крутанулся волчком, наполовину вытаскивая клинок из ножен, и быть бы леснику располовиненному в горячке, если бы не рука сотника, удержавшая порубежника.
– Стой, урядник, стой!
– Да я его!
– Охолонь, сказал! – В голосе Войцека зазвучал металл. Так он бросал порубежников в конную атаку против закованных в броню зейцльбержских рыцарей-волков. Хватан сник, понурил голову, со щелчком загнал саблю обратно в ножны.
Меченый не спеша расстегнул пряжку перевязи, сунул ножны через плечо в чьи-то услужливо подхватившие оружие руки. Медленно сбросил летний жупан из тонкого сукна. Повел плечами, словно намереваясь нырнуть в студеную воду.
– Так, го-оворишь, мы без сабли ничего не стоим? Супротив молодца и сам как овца, а? Д-добро. Сейчас мы это проверим. – Не сводя глаз с лесника, он принялся закатывать рукава льняной рубахи.
Тот хохотнул, оскалив крепкие, как у коня, зубы:
– Ну, сам нарвался, пан сотник! Твою налево…
И рванул на груди жупан, освобождаясь от помехи.
«Что он делает? Против такого зверя!» – пронеслось в голове Ендрека. Он хотел крикнуть: «Не надо, пан сотник! Убьет же!» Но вовремя вспомнил, что пан Шпара поддерживает презираемого им князя Януша, вспомнил свой замысел добраться до границ Великих
