Мести не будет

«Чтоб не кричал, что ли? — подумал пан Шпара. — Так и кляп сгодился бы... Что за обычаи чудные в хоровском порубежье?»

Но гораздо больше, чем связанный студиозус, поразил пан Юржик. Шляхтич шагал словно во сне. С людьми иногда такая хворь приключается. Встают с постели среди ночи и, не просыпаясь, начинают бродить, пугая родственников и соседей. Хорошо, если по ровному будет ходить, а то у многих проявлялась тяга то на крышу забраться, то по колодезному срубу погулять. После упадет — ноги переломает, если не шею, не приведи Господь. В Прилужанском королевстве таких путешественников называли лунатиками. Лечили молитвами, постами и отварами трав. Но с чего бы это пану Бутле, никогда раньше повода даже не дававшему заподозрить себя в лунатизме, такое вытворять?

Войцек поискал взглядом глаза студиозуса. Нашел...

Ендрек видел, в каком затруднительном положении оказался их небольшой, чтобы не сказать маленький, отряд. Понимал отчаяние и беспокойство пана Шпары. Но с палкой во рту не то, чтобы объяснить, что к чему, даже подмигнуть не мог. Челюсти и щеки затекли мгновенно, из уголка рта стекает слюна — попробуй-ка сглотни, когда взнуздали словно коня норовистого.

Ничего он не мог поделать.

Не мог рассказать, как в комнату, где он приступил к лечению пана Юржика, вдруг вошел высокий худой старик в странной одежде, мало принятой в Прилужанах. Вот в купеческом квартале Руттердаха он не привлек бы внимания ни на полгрошика.

Ни повернуться, ни спросить, какого лешего приперся, студиозус не мог, поскольку наконец-то утвердил клещи на больном зубе пана Бутли. Перед тем раз десять стальные губки соскальзывали, причиняя шляхтичу лишние страдания. И так больно, мочи нет терпеть, а тут еще железом стучат. Поэтому Ендрек изо всех сил старался думать о скорейшем выздоровлении пан Юржика, о том, как хворь уйдет, покинет распухшую щеку и налитую гноем десну. Так он вылечил некогда самого пана Войцека. Просто, складывая ломаные-переломаные кости, изо всех сил желал им срастись. В итоге страшная, по меркам любого ученого врачевателя, рана зажила за какой-то десяток дней.

Старикан цепким взглядом враз охватил убогую обстановку комнаты, укоризненно покачал головой.

— Ай-яй-яй, юноша, ай-яй-яй, — голос у него был высокий и слегка дребезжащий, как надтреснутый колокольчик. — Значит, Контрамацию нарушаем? Нехорошо. Ай-яй- яй...

Ендрек хотел ответить, что Контрамацию он нарушать никак не может, поскольку чародейством не пользуется, а если и применяет какие-то жалкие крохи магической силы, то неосознанно, в жалких количествах — не больше, чем бабка-ворожка, заговаривающая на покосе порезанную кметем ногу. Но не смог. Попробовал пошевелиться, хотя бы вынуть клещи у пана Юржика изо рта и извиниться перед волшебником — а старик без всякого сомнения был волшебником, скорее всего реестровым чародеем жорнищанской сотни, — и тоже не смог.

А потом он увидел остановившийся, бессмысленный взгляд пана Бутли, который сидел без движения и только со свистом втягивал воздух через распахнутый до предела рот.

Вот тогда ему стало по-настоящему страшно. Так же, как тогда, когда висел, распятый на деревянной раме над гексаграммой в замке пана Адолика Шэраня, когда мазыл Козма из отряда рошиоров Тоадера наклонялся над ним с широким ножом...

А старик прошелся по комнате, брезгливо придерживая полу мятеля, чтоб не зацепиться ненароком за покрытую слоем пыли мебель. Осторожно вынул клещи из рук Ендрека, опустил их на стол.

— Ай-яй-яй... — продолжал он нарочито сокрушаться. — Как нехорошо, юноша. Большую ошибку ты совершил, большую. — Вдруг голос его стал холодным и твердым. — Позволь представиться, реестровый чародей Гудимир, сотни порубежной стражи пана Лехослава Рчайки. Властью, данной мне прилужанской короной, Советом чародеев Выгова и польным гетманом Хорова, я тебя арестовываю, ибо... Да ладно, какое там ослу под хвост «ибо». Колдовать не надо, где ни попадя. Ясно? Ощутил призвание — будь добр в Институциум, в стольный Выгов-град.

Ни ответить, ни пошевелиться Ендрек все еще не мог. Как в кошмарном сне, когда к тебе приближается чудовище, разевает зубастую пасть, а ты ни убежать не в силах, ни даже закричать от ужаса.

А Гудимир тем временем выглянул в коридор:

— Заходите. Вяжите его. С особым тщанием вяжите: паренек — сильный чародей. Только не осознал еще этого.

«Кто сильный? Я? — поразился студиозус. — А какой же тогда силой обладает Мржек, которому моя защита, что плетение паука?»

Вошли двое порубежников. Настороженные, напряженные.

— Да не бойтесь, не бойтесь, не укусит, — хитро подмигнув, подначил их Гудимир. — Я обездвиживающие чары последних сто лет отрабатываю. Никто еще не вырывался. А вы вяжите его. Да так, чтобы ни пальцем, ни рукой двинуть не мог, да чтоб заклинание не произнес, не приведи Господь.

Жорнищане сноровисто, выдавая немалый опыт, скрутили Ендреку локти за спиной, тонкой бечевой обмотали пальцы, которые, как назло, тут же начали невыносимо чесаться. В рот засунули гладко оструганный липовый чурбачок. К нему полагался ремешок с петельками по концам и еще одной петлей сзади — она пришлась как раз на затылок. Один из порубежников вставил в заднюю петельку палочку и закрутил. Похожее приспособление используют конюхи, смиряя самых злых лошадей, если приходит нужда их полечить. Называют его «закруткой» и набрасывают коням на верхнюю губу.

Гудимир оглядел работу подручных. Подергал узлы. Кивнул одобрительно. И тут же к Ендреку вернулась способность двигаться. Правда, единственное, что он смог сделать, это обессиленно опуститься на табурет.

А чародей, не обращая на него внимания, подступил к застывшему пану Юржику. Попытался заглянуть в открытый рот. Выругался неразборчиво под нос, щелкнул пальцами, зажигая в воздухе маленький яркий огонек. Эдакий волшебный светлячок.

— Ай-яй-яй, юноша... Кто же так зубы удаляет? Сперва обезболить десну следует, — Гудимир пошевелил пальцами у щеки Юржика. — Вот так, годится... После можно и приступать. — Чародей ловко подхватил клещи сильными тонкими пальцами, продолжая пояснять свои действия: — Накладываем щипцы. Осторожно, чтоб десну не поранить. И так уже вся иссечена — ай-яй-яй, юноша, ай-яй-яй. Тянем... тянем... Хорошо сидит, зараза... — В голосе волшебника послышалось напряжение. — Есть! Вот он!

Торжественным жестом победителя Гудимир бросил на стол окровавленный, почерневший с одного бока зуб.

— Теперь рану не худо и прижечь. Можно, конечно, огнем, но, я вижу, ты приготовил горелку? Похвально, чувствуется выучка Руттердахской академии. Медицинский факультет, не так ли?

Ендрек слабо кивнул.

— Я так и подумал. Вот и лечил бы, как профессора учат, а он Контрамацию нарушать вздумал, — сварливо заметил волшебник. — Нехорошо!

Он тряхнул пана Бутлю за плечо и приказал, протягивая чарку:

— Пей! Сразу не глотай, полощи рот. А теперь можешь и проглотить — чего зря добро переводить?

Пан Юржик повиновался, явно не соображая, что делает, а просто выполняя распоряжения. Как слабоумный ребенок.