— Да леший с ним! Дела важнее есть... А все же плохо! Чего ж не догнали?
— Кони у них лучше моего не в пример! Степняк-то достал было, насел. Одного охранника срубил, а тут полковник... Отмахнулся и саблей в висок басурмана нашего...
— Что? — задохнулся Ендрек. — Убили Бичкена?
— Не-а. Ранили. Не насмерть. Но тяжко. Я его подобрал да привез.
— Я перевяжу! — дернулся Ендрек.
— Да перевязывают уже, — махнул рукой пан Клеменц. — Даст Господь, выживет. Кочевники — они живучие.
Пан Войцек медленно сотворил знаменье.
— Помоги, Господь! Хоть и б-б-басурман, а справный рубака...
— Надо его в нашу веру переманивать, надо, — согласился Вожик. — Ну да, ладно, панове, не до басурманов сейчас... Значит, думаешь, пан Войцек, короля выручать надо?
— Д-думаешь, я его сильно люблю? А выхода нам н-н-не остается. Сгинет Ю-ю-юстын, война между Малыми да Великими Прилужанами не утихнет, а только пуще разгорится. А Грозину с Зейцльбергом того и п-п-подавай. И так уж с-с-слетелись, ровно круки. А то ли еще будет?
— Верно, пан Войцек! — горячо поддержал Меченого Ендрек. — Лишь в единстве всех лужичан наша сила! Разом справимся...
— Что шумишь? — топая сапогами, чтобы слетел налипший снег, в шинок ворвался пан Бутля. — Ты еще приплети — нам нет числа, сломим силы зла.
— И приплету, — обиделся студиозус. — Лжи или великой глупости в этих словах нет. Беда наша в том, что всегда не тех к силам зла причислить норовим!
— Ну... — Пан Юржик развел руками.
— За что люблю тебя, пан студиозус, — пан Вожик поправил перевязь, одернул полушубок, — умеешь слово нужное найти. Не всякому человеку это дано. Что ж, панове... — Он приосанился, посуровел. — Не будем уподобляться желтым «кошкодралам» и врагов искать будем там, где следует. А именно, в грозинецком войске. Постоим за Прилужаны! Не выдадим врагу короля нашего!
Набившиеся в шинок шляхтичи числом не менее полутора десятков согласно закивали. Кто-то с готовностью схватился за саблю.
— На погибель!
— Бей Грозин!
— Не выдадим!
Пан Бутля скривился, словно дрянной горелки ковшик до дна опрокинул:
— Ну, вы даете, панове. Хотя... Мне деваться тоже некуда. Я с вами. На что не пойдешь, лишь бы грозинчан рубить разрешили...
Бойцы пана Вожика едва не полегли от хохота.
— Есть еще о-о-одна загвоздка, панове, — негромкий голос пана Шпары привлек внимание, несмотря на веселье. — Как м-м-монастыря достичь вперед п-п-пана Переступы?
— Это верно, — согласился пан Цециль. — Они раньше нас выбрались...
— Так панове! — вмешался вдруг Михась. — Ясновельможное панство, дозвольте слово сказать!
— Н-н-ну?
— Они ж по тракту погнали. Это в объезд выходит, ядреный корень. С рассветом выедешь, до полудня едва-едва поспеешь.
— И что с того? — прищурился Цециль.
— А есть короткая дорога. Подводы не пройдут...
— А конные?
— А конные смогут, ядреный корень. Запросто смогут. Через бурелом, брехать не буду, но...
— Проведешь? — Пан Вожик даже за рукав кметя схватил.
— Отчего ж не провести, ядреный корень? Очень даже запросто проведу...
— На конь, панове! — приказал командир отряда. — За мной!
Он первым выбежал из шинка:
— На конь, на конь! Быстро!
— Погоди, пан Цециль, — остановил его коренастый, одноглазый пан Володша герба Гирса. — А с пленными что делать?
— Первый раз воюешь?
— Да нет...
— Отправь полдюжины наших — пускай в колонну собьют и гонят верст десять. Лужичан встретят — сдадут, как положено. Нет — пускай бросают и галопом по нашему следу.
— А раненые?
— Наши?
— Нет, ихние.
— Пускай на горбу тянут, если сыщутся охотники. Не сыщутся, оставляй в снегу, не жалей. Да! Чуть не забыл! — Уже поспешающий к коню пан Вожик развернулся, поднял палец. — Кметям коней и оружие не давать! Нечего искушать судьбу. Не по чину им! Ясно?
— Ясно, пан Цециль.
— Выполняй!
Вскоре отряд из двух десятков всадников (всего двое погибли в Блошицах, двое раненых остались там же, да шестеро гнали пленных грозинчан по западной дороге) рысил следом за проводником — неумело сидящем в седле кметем Михасем. Хмурил брови пан Войцек, тер рукавицей нос пан Юржик, сверкал маленькими глазками Плешка, примостившийся на крупе Воронка. А Ендрек ощущал радость от того, что Великие и Малые Прилужаны вскоре помирятся и народ его родины больше не будет делиться на «наших» и «ваших», на «желтых» и «бело-голубых», на «кошкодралов» и «курощупов». И в деле воссоединения державы будет и его лепта, ничтожная, а все же своя.
Глава двенадцатая,
в которой читатель встречается со многими старыми знакомыми, причем некоторых из них видит на этих страницах в последний раз, сопереживает сражающимся без надежды на спасение героям и имеет возможность понаблюдать весьма нетрадиционные методы исправления внешности венценосных особ.
Монастырь Святого Лукьяна Бессребреника стоял, уткнувшись спиной в скалистый, поросший непролазным ельником холм. Словно уставший удирать от своры злых голосистых выжл, кабан, который вдруг разворачивается клыкастой пастью к преследователям, а зад упирает в пень или обомшелый валун.
— На совесть строили, — крякнул пан Вожик, осаживая серого
